нисколько в люди не спешат.
261
Томясь в житейском общем тесте,
вдруг замечаешь тайным взглядом,
что мы живём отнюдь не вместе,
а только около и рядом.
262
Хотя покуда всё в порядке,
такая к худу в нас готовность,
что вдруг душа уходит в пятки
и в пах уносится духовность.
263
Я соблюдаю такт и честь
по месту, в коем нахожусь, —
то я кажусь умней, чем есть,
то я умней, чем я кажусь.
264
Вижу я за годом год
заново и снова,
что поживший идиот
мягче молодого.
265
О, я отнюдь не слеп и глуп:
везде, где чинно и серьёзно,
внутри меня большой тулуп
надет на душу, чтоб не мёрзла.
266
Забавные печали нас измучили,
былые сокрушая упования:
не знали мы, что при благополучии
угрюмее тоска существования.
267
При спорах тихо я журчу,
чтоб не являлась пена злая;
когда не знаю, то молчу,
или помалкиваю, зная.
268
Рождённые кидаться на врага —
томятся, вырастая, и скучают,
потом их держат быта берега,
где чахнут эти люди и мельчают.
269
Потоки знания волной
бурлят уже вдоль носоглотки,
поскольку разум бедный мой —
не безразмерные колготки.
270
Хотя уже ушли те времена,
и чисто на житейском небосводе,
подонков и мерзавцев имена
в душе моей болят к сырой погоде.
271
Терпя с утра зеркал соседство,
я бормочу себе под нос,
что время – сказочное средство
для выпадения волос.
272
Нет, я умнее стал навряд ли,
но безразличнее – стократ:
и руку жму я всякой падле,
и говорю, что видеть рад.
273
Увы, над этим неуклонно
трудились лучшие умы:
дерьмо сегодня благовонно
намного более, чем мы.
274
К работе азарт у меня —
от опыта жизни простого:
гулять после полного дня
приятней, чем после пустого.
275
Порой дойдёшь до обалдения
от жизни кряканья утиного,
и в сон тогда плывут видения,
и все про бегство до единого.
276
Сейчас такая знаний бездна
доступна всякому уму,
что стало спорить бесполезно
и глупо думать самому.
277
Изрядным будет потрясение,
когда однажды – смех и плач —
везде наступит воскресение,
и с жертвой встретится палач.
278
На всём пути моём тернистом —
давно мы с Богом собеседники;
Он весь играет светом чистым,
но как темны Его посредники!
279
Уже я к мотиву запетому
не кинусь, распахнут и счастлив —
я знаю себя, и поэтому
с людьми я не сух, но опаслив.
280
Во мне, безусловном уже старожиле,
колышется страх среди белого дня:
а что, если те, кто меня сторожили,
теперь у котла ожидают меня?
281
Я в поезде – чтоб ноги подышали,
ботинки снял и с ними спал в соседстве,
а память в лабиринте полушарий
соткала грустный сон о бедном детстве.
282
Мы сколько ни едим совместной соли,
а в общую не мелемся муку,
