такой взмокший цыпленок... Потом я носила ему еду, но он был все время раздражен,
потому что голоден: в смысле пищи его ограничивали. Это не то, что теперь — котлету
дают чуть ли не не второй день после операции. В эти же дни вышла детская книжка
Софьи Федорченко. Там было сказано о тигре: „Всегда несытый, на весь мир сердитый".
В точности мой Мака...
Позже, зимой, Глодыревский возил нас к проф. Мартынову на музыкальный вечер.
К стыду своему, не помню — был ли это квартет или трио в исполнении самих врачей.
Не знаю, каким врачом был М. А., „лекарь с отличием", как он называет себя в
своей автобиографии, но профессия врача, не говоря уже о более глубоком воздействии,
очень помогала ему в описаниях, связанных с медициной. Вот главы „Цветной завиток" и
„Персиков поймал" („Роковые яйца", изд. „Недра", 1925 г., М., стр.48-56). Профессор
Персиков работает в лаборатории, и руки его необыкновенно умело обращаются с
микроскопом. Это получается от того, что
21
руки самого автора умеют по-настоящему обращаться с микроскопом. И также в
сцене операции („Собачье сердце") автор знает и автор умеет. Кстати, читатель всегда
чувствует и ценит эту осведомленность писателя.
Проблеме творческого гения человека, могуществу познания, торжеству
интеллекта — вот чему посвящены залпом написанные фантастические повести
10
„Роковые яйца" (1924 г., октябрь) и „Собачье сердце" (1925 г.), а позже пьеса „Адам и Ева"
(1931 г.).
В первой повести — представитель науки зоолог профессор Персиков открывает
неведомый до него луч, стимулирующий размножение, рост и необыкновенную
жизнестойкость живых организмов.
„...Будем говорить прямо: вы открыли что-то неслыханное, — заявляет ученому его
ассистент... Профессор Персиков, вы открыли луч жизни! Владимир Ипатьевич, герои
Уэллса по сравнению с вами просто вздор..." („Роковые яйца", стр. 56-57).
И не вина Персикова, что по ошибке невежд и бюрократов произошла катастрофа,
повлекшая за собой неисчислимое количество жертв, гибель изобретения и самого
изобретателя.
Описывая наружность и некоторые повадки профессора Персикова, М. А.
отталкивался от образа живого человека, родственника моего, Евгения Никитича
Тарновского, о котором я написала в главе 1-й. Он тоже был профессором, но в области,
далекой от зоологии: он был статистик-криминалист. Что касается его общей эрудиции,
