— Э, вздор!
Наконец кто-то отважился спросить его мнение.
— Мое мнение? — переспросил ювелир. — Я вам советую разобраться, почему процветают другие народы, и следовать их примеру.
— Но почему же они процветают, сеньор Симоун?
Симоун пожал плечами и не ответил.
— А еще это сооружение порта. Как из-за него выросли налоги! Хоть бы уж скорее его закончили! — вздохнул дон Тимотео Пелаэс. — Настоящая ткань Гвадалупы[111], как говорит мой сын; то ткут, то распускают… А налоги…
— Вы еще жалуетесь! — воскликнул кто-то. — Генерал ведь издал указ снести все ветхие строения? А у вас-то закуплена целая партия кровельного железа!
— Так-то оно так, — ответил дон Тимотео. — Да только никто не знает, во что мне обошелся этот указ! И дома сносить начнут не раньше чем через месяц, после великого поста, а там, глядишь, и другие закупят железо… Я бы немедленно снес все эти дома. А впрочем, какой толк? Что смогут купить у меня хозяева этих лачуг? Ведь они все нищие, один бедней другого.
— Тогда возьмите и скупите сейчас за гроши эти лачуги…
— А потом добейтесь отмены указа и перепродайте их за двойную цену… Недурное дельце!
Симоун улыбнулся своей ледяной улыбкой; заметив, что к ним подходит Кирога, он покинул сетующих коммерсантов и пошел навстречу будущему консулу. Самодовольное выражение вмиг исчезло с лица Кироги, он состроил умильную гримасу истого торгаша и согнулся чуть не до земли.
Китаец Кирога питал к ювелиру величайшее почтение не только из-за его богатства, но прежде всего из-за близости Симоуна к генерал-губернатору об этом шептались все кругом. Говорили также, что Симоун, поддерживая честолюбивые мечты китайца, советует властям учредить консульство; на это прозрачно намекала некая враждебная китайцам газета в нашумевшей полемике с другой газетой, ратовавшей за людей с косицами. Самые осведомленные, подмигивая, прибавляли полушепотом, что «Черное преосвященство» советовал генералу всячески поощрять китайцев, дабы сломить упорно отстаивающих свое достоинство филиппинцев.
— Чтобы держать народ в повиновении, — якобы сказал ювелир, — нет лучшего способа, как унизить его в собственных глазах.
И слова эти скоро подтвердились.
Община метисов и община тагалов ревниво следили одна за другой; весь их воинственный пыл, вся энергия растрачивались на взаимную вражду и недоверие. И вот однажды, во время мессы, старейшине тагалов, сидевшему справа от алтаря и отличавшемуся крайней худобой, вздумалось заложить ногу на ногу, чтобы в этакой светски непринужденной позе икры его казались полней и все могли любоваться его изящными ботинками. Тогда старейшина общины метисов, который сидел на противоположной скамье и из-за подагры и чрезмерной полноты не мог заложить ногу на ногу, широко раздвинул ноги и выставил вперед свое толстое брюхо, туго обтянутое жилетом и украшенное великолепной золотой цепью с бриллиантами. И та и другая сторона усмотрели вызов в действиях противника и борьба началась: на следующей мессе у всех метисов, даже у самых тощих, появилось брюшко, и сидели они расставив ноги, точно верхом на лошади: тагалы же все, как один, заложили ногу на ногу, даже толстяки. Видя это, китайцы тоже придумали себе особую позу: сели так, как сидят у себя в лавках, — подвернув под себя одну ногу, а другую свесив до полу. Посыпались протесты, жалобы, требования нарядить следствие, жандармы вооружились и приготовились к гражданской войне, священники потирали руки, испанцы веселились и брали деньги со всех подряд, пока наконец генерал не разрешил конфликта, приказав всем сидеть так, как сидят китайцы, ибо хотя китайцы и не самые ревностные христиане, зато они больше всех платят. Тяжко пришлось тут метисам и тагалам — панталоны они носили узкие и потому не могли копировать позу китайцев. А дабы намерение унизить их было вполне очевидным, исполнение указа обставили как можно торжественней — вокруг церкви, где бедняги обливались потом, выстроился целый отряд кавалерии. Дело дошло до кортесов, но кортесы одобрили указ: поскольку китайцы платят больше, они имеют право устанавливать свои порядки даже на религиозных церемониях, а что они нередко отрекаются от веры и издеваются над христианами, — это-де значения не имеет. Тагалы и метисы смирились, но зато они усвоили, что глупо растрачивать силы по такому ничтожному поводу.
