— Я одна из всех знаю это!
— И я тоже считаю, что у нее ничего не получится.
— Не уверена, Мария, но…
— Никаких «но», мадам, — добавила та с величественной простотой. — Ибо разве возможно, чтобы Святой Боже отказал вам в этом благословении и наградил им такую проститутку?
Позднее Екатерина стояла на коленях в своей часовне, объятая мрачными мыслями о двух преданных английских священниках. Скоро их отправят в Лондон. И пока они будут ехать туда, они смогут в последний раз в жизни насладиться цветущей красотой этой земли. Никогда больше не поднимут они своих лиц навстречу теплому солнцу и не почувствуют ласкового прикосновения летнего ветерка. Королева молила Бога о том, чтобы милостивая смерть быстро пришла к ним, чтобы их прекрасным молодым телам не пришлось пройти через многие месяцы пыток в мрачных подземельях темницы. У нее не было никаких иллюзий по поводу их судьбы. Король больше не может позволять себе роскошь быть милосердным. Все его подданные должны идти вместе с ним по избранному пути или быть вытолкнутыми на обочину.
Ах да, возможно, что и она сама последует за Абелем и Баркером через ужасные Ворота Изменников в Тауэр. Она была готова к этому, но почему-то верила, что не это будет ее окончательным предназначением. Какой смысл королю и Кромвелю отправлять на казнь больную женщину, не представляющую больше для них первостепенной важности, когда само ее умирающее тело — и, возможно, небольшая доза яда, чтобы ускорить процесс, — избавят их от нее достаточно быстро.
В воспаленном мозгу Екатерины промелькнули картины неизбежного. Теперь их когти вцепятся в Марию. В Марию, которая была молода и, будучи в глазах всех истинных католиков наследницей трона, представляла собой гораздо большую потенциальную опасность. Почти наверняка специальной комиссии будет предписано посетить ее… Она может не принять присяги. Но как она может не принять ее? Закрыв глаза, Екатерина во всей своей ужасающей ясности увидела утреннюю сцену на Тауэр-Хилл. Маленькая группка людей, в молчании наблюдающая за тем, как тоненькую девичью фигурку ведут вверх, на встречу с безжалостным топором палача… Королева громко застонала, на лбу у нее выступили крупные капли холодного пота. А глаза Генриха наполнятся слезами, когда он услышит отдаленный выстрел пушки. Однако он не зайдется в рыданиях, оплакивая свою дочь, которую когда-то так любил. «Моя совесть требовала ее смерти. Я был вынужден пойти на эту жертву во имя своей страны, чтобы мой народ не испытал всех ужасов гражданской войны и знал только мир на много лет вперед». И самое ужасное, что он будет искренне верить в это.
