Клеопатра | страница 40



В тот же день, вечером, царевна спросила рабыню:

   — Ты хотела бы сделаться свободной, Ирас?

   — Я свободна, — Ирас дёрнула правым плечом.

   — Но разве ты не моя?

   — Если я захочу, я умру!

   — Значит, для тебя свобода и смерть — одно?

   — Я в своём сердце заключила «Тетрафармакон» Эпикура, а этого философа я чту. И верю его словам:


Нечего бояться богов.

Нечего бояться смерти.

Возможно переносить страдания.

Возможно достичь счастья!


   — Ты становишься, я вижу, философом! — Глаза царевны сверкнули в озорстве изумрудными бликами...

   — Эпикур[14] для меня как божество, — серьёзно сказала Ирас...

Но Клеопатре вдруг представлялось единым нескончаемым монологом всё, что приходилось изучать. Фалес объяснял солнечное затмение и видел первооснову всего сущего в стихии воды. Но слова его сливались со словами Анаксимандра, изобретателя солнечных часов. И тотчас Анаксимен уверял, что в основе жизни — воздух, а Гераклит видел эту первооснову в огне. Пифагор провозглашал своё учение о гармонично устроенной вселенной, которая Космос, гармония выходила соответствием чисел и цифр; огромному Макрокосму большой вселенной соответствовал микрокосм разума и чувств каждого человека. И число оказывалось основой всего сущего... Пифагора царевна предпочитала другим философам, потому что он развил египетские писания о переселении душ, подававшие некую прекрасную надежду на твоё послесмертное будущее, то есть, в сущности, оказывалось, что смерти не существует никогда!.. Тем не менее сливались в сознании большой девочки многие поэтические строки:


Скоро потом ты увидишь Тринакрию остров; издавна

Гелиос тучных быков и баранов пасёт там на пышных,

Злачных равнинах...

Вы сюда к пещере, критяне, мчитесь,

К яблоневой роще, к священным нимфам...

Вы, богатыри, Полидевк и Кастор,

Леды сыновья и владыки Зевса,

Воссияйте нам от земли Пелопа...

Муз фиалкоувенчанных

Дар поведаю — песнями

Славословить бессмертных...

У Геракла — пожар под бровями,

И в уме — убийство с бедою...

По горам среди стад и круженья наяд!..

Льём вино — Музам в честь,

Дщерям Памяти — в честь,

И водителю Муз - Сыну Лето — в честь...[15]


Клеопатра встряхивала косами, вертела головой. Поток стихов разделялся, распадался на определённые реки и ручьи отдельных поэтов. Величественный Гомер вёл строки «Одиссеи», Сафо пела о пещере нимф, Алкей обращался к божественным братьям Диоскурам, Коринна зачинала свою песнь о дочерях Асопа, и Симонид Кеосский говорил о гневе Геракла, увидевшего, как Несс, кентавр, вздыбился к сближению телесному с Деянирой, и Пратион слагал свою Гипорхему, гимническую песню-пляску сатиров, записанную Афинеем, с этим насмешливым вывертом — звуковым повтором — Triambo — dithyrambe, и муз прославляет Терпандр Лесбосский. И вдруг всё происходит, и нельзя понять происходящее. А всё — совершенно старинное, почтенное, почётное, и единообразное. Всё — единообразно. У всех — резкие движения-повороты, как будто всё — Ирас. У всех — тёмно-карие глаза; все говорят, что Мусейон — курятник для каплунов... А проза ещё более наклонна к единообразию и слиянию, накатывается, угрожает унести своим мерным, но опасным течением...