Но как было прекрасно взбегать к высоким мраморным колоннам, уходящим вверх, будто растущим вверх... И было хорошо идти, замедлив шаг, среди цветущих растений... Сады Мусейона представляли собой целый мир, скрытый за оградами каменными... Здесь возможно было идти в безлюдных и чудесных зарослях, ничего не опасаясь. Здесь стража скрывалась как-то совсем непонятно и хранила тебя, хранила... Здесь ты подымалась на холм и видела с холма зелёного дальнее море...
В пальмовой тени раскинулся дидаскалион — школа для дочерей александрийской знати, куда царица послала и свою младшую сестру. Дидаскалион заключал в себе семь классов, двери которых выходили на огромный двор с мозаичным полом... Как хорошо было в тени колоннады... Как хорошо было разглядывать стены, расписанные Деметрием, другом царицы... Богини-покровительницы смотрели на стенах и будто протягивали девочкам изящно смастерённые лиры, бубны, актёрские большие маски, развёртывали свитки светлые...
Здесь, в дидаскалионе, Маргариту выучили счету, чтению и письму. Здесь она вместе с другими девочками повторяла нараспев стихи вслед за старой девственницей, долголетней жрицей храма Афины — покровительницы девического учения... Здесь Маргарита, сидя на высоковатом тонконогом стулике, выцарапывала острым стилом по воску таблички греческие буквы и, повернув стило тупым концом, стирала свои детские ошибки... Здесь, в малой библиотеке дидаскалиона хранились в особливых шкафах исписанные тонкие цветные пергамены и в лёгких футлярах — папирусы, с которых девочки считывали по складам первые в своей жизни строки Гомера, а также и толкователей Гомера...
Она училась легко и читать любила, но более любила подвижные игры. Вместе с прочими ученицами играла, маленькая, в детскую игру лёгким мячиком — «Опустись роза, подымись яблоко». Подросшие девочки играли, разделившись на две команды, уже большим мячом, набитым шерстью и обшитым цветной кожей. На высоких столбиках укреплены были сетки, сплетённые из конского волоса. Девочки в коротких лёгких платьях без рукавов прыгали и бегали, пытаясь отбить друг у дружки мяч и забросить его в сетку... Она разгорячалась, увлекалась игрой, бегала, прыгала, бросала мяч азартно. Тугие, ещё совсем ребяческие щёки розово, ярко разрумянивались, глаза сияли безоглядно-весело...
Одной из основ учения, едва ли не самой важной, полагался Гомер. «Илиаду» она не предпочитала, описание богинь-участниц воинских поединков виделось ей грубым. Отчего-то особенную жалость вызывала гибель Долона... Но эта страшная обречённость троянцев, да и многих ахейцев, вызывала в душе девочки совсем особенное чувство жалости, странное, какое-то раздражительное, досадливое чувство... Хотелось противиться всему этому грузу тяжких стихотворных слов, так много говоривших о смерти, о какой-то страшной-страшной всеобщей гибели-погибели!.. И этим словам никак невозможно было что-то другое, иное противопоставить, какие-то иные слова... Нет, не было возможности, потому что Гомер почитался неподражаемым и непревзойдённым, и с ним нельзя было поспорить!.. Но всё же он противостоял самому себе, когда говорил, уже в «Одиссее», об этой возможности счастья человека, прошедшего через горнило испытаний и бедствий. «Илиада» утверждала, что жизнь завершается смертью. «Одиссея» пела о возможности счастья, о том, что когда кончается бедственная жизнь, зачинается жизнь счастливая...
