- Осман одиноким останется, а Гюндюза и Сару Яты окружают дядья и двоюродные братья!..
- Кто виноват, женщина, в том, что у тебя не осталось братьев? Не пойдёшь против судьбы! Откуда мне сейчас угадать, кто из моих сыновей окажется самым храбрым и толковым? В конце концов, судьба изберёт для лучшего своего претворения самого лучшего из них и поведёт за руку!..
Женщина хотела было возразить, что всё это всего лишь красивые слова, но она была умна и понимала, что, быть может, за ней останется последнее слово в их споре; но не стоит быть настойчивой, упрямой и потому глупой! Благоволение мужа стоит дороже! И она приблизилась к Эртугрулу и молча и внимательно поцеловала тыльную сторону ладони его правой руки. Он ответно положил тяжёлую ладонь на плечо жены, крепкие грубые пальцы воителя проницали сквозь шёлковую ткань. Затем он вышел, оставив её одну в юрте...
Эртугрул решил ехать в Конью, к султану. С собою взял пятьдесят йигитов. Вперёд не отправил гонца, ехал незваным. Но он знал, для чего ехал...
Прежде Эртугрул не бывал в резиденции султана. В сущности, когда вступил вождь кайы в длительное время мужской зрелости, любознательность и даже и простое любопытство не оказались в числе свойств его характера. Его не занимала жизнь султана и приближенных султана, равно как и жизнь владетелей земель Рума-Византии. Ему и на ум не входило пожелать выстроить для себя и своих близких жилище, подобное их обширным жилищам, выстроенным из прочного кирпича и камня. Он даже и не понимал, как возможно жить, спать ночью под этими каменными сводами. Ему хорошо дышалось в юрте. И всё новое, воспринятое им и его людьми, покамест не переменило коренным образом уклада их жизни. Нарядные ткани, красивая посуда, новое оружие и украшения лишь разнообразили эту жизнь, но не изменяли. И теперь Эртугрул направлялся в Конью без любопытства ко всей той новизне, каковую ему предстояло увидеть. Его занимало лишь одно: как воспримет султан его слова. А если сочтёт их дерзким и никчёмным вмешательством в дела Конийского султаната, своих владений? Султан был милостив к Эртугрулу, обещал быть ему вместо отца в добрых советах, но Эртугрул ещё ведь не обращался к султану, советов не просил, да и никаких приказаний как султанский полководец не получал... Однако он уже решился, уже двигался, продвигался вперёд, и потому гнал от себя докучные мысли... То, что мы называем рефлексией, было ему так же чуждо, как и осознанное любование окружающими пейзажами. Он смотрел вперёд и вокруг прагматически и по-кочевничьи зорко. Но случалось ночами, на привале, вид тёмно-синей ночи Анадола смутно волновал его существо; он бодрствовал, широко раскрыв глаза, и расширял невольно ноздри на тёмном смуглом лице своём, будто хотел невольно вобрать в себя эту странную волнующую прекрасность...
