- Такое деформированное эхо, Федот Федотыч, наука объясняет особенностями строения поверхности земли и своеобразием воздушных потоков...
- Понимаю, Гаврюха, - киснул головой Федот Федотович. - Земля тут в самом деле, как нигде, изрезана логом. А вот насчет воздуха что-то не примечал!..
- Эх, вздремнуть бы, - зевнул Акимов, - а завтра при дневном свете походим тут, поищем следы твоего Вруна.
- А что же, давай раздевайся и ложись. И меня уж в сон клонит.
- Ты тоже, Федот Федотыч, скажешь! Раздевайся!
Околею к утру, - со смешком в голосе сказал Акимов.
- Нет, нет, паря, полушубок и пимы беспременно снимай. Вот так.
Федот Федотыч сбросил полушубок и, чуть подпрыгнув, лег на пихтовые пружинистые ветки, возвышавшиеся копной. Потом он снял с ног валенки и поставил их поближе к огню. Он лежал теперь головой от огня, набросив на себя полушубок. Вытянутые ноги его в шерстяных чулках хорошо обогревало пламя. Шапку он не снимал, нахлобучил ее до самых глаз.
- Ложись-ка рядом. Тут у меня сверху веток подстилка из собачьих шкур да еще шерстяная дерюга.
Снизу холод, язви его, пробивает. Ну, поспим.
Много не получится, а все ж до следующей ночи протерпим.
Акимов снял полушубок и лег рядом с Федотом Федотовичем. Валенки он сбрасывать опасался, у него не было чулок и ноги были замотаны в портянки. Через минуту он почувствовал, что ему тепло. Ноги и переднюю часть туловища обогревал огонь, а спиной он прижимался к Федоту Федотовичу. Полушубок был чутьчуть и коротковат и узковат, но вскоре он приспособился и сумел так подоткнуть его под себя, что нигде уже не сквозило. Ночью Федот Федотович раза три поднимал его погреть бок у огня. Потом он снова ложился и мгновенно засыпал. Под утро тунгусский огонь сделал свое дело: толстые кедровые сушины превратились в груды горячих углей. От них источалось такое тепло, что таял вокруг снег и воздух над ложем из пихтовых веток отдавал избяным духом...
- Ну как, Гаврюха, поспал, нет ли? - допытывался Федот Федотович, приготавливая завтрак.
- А ты сам-то как, Федот Федотыч? Я поспал всетаки подходяще.
- Ну и я поспал малость. Старику-то много ли надо? Спится, паря Гаврюха, в молодости. А ты спишь камнем. Я под тебя полушубок подтыкаю, думаю, проспешься, а ты и пальцем не пошевельнул.
- Вот оно в чем дело! Уж ты и так, Федот Федотыч, меня опекаешь, как маленького. Но верно и то:
один бы я не сообразил такую ночевку устроить. А я-то не понял, чем ты мешок набил. Вижу, что-то тащишь на спине и вроде нетяжелое.
