— Боже мой, хорошо-то как! Да ты погляди, погляди. — Она потащила мужа к зеркалу, висевшему на глухой стене веранды, приговаривая: — Боже мой, хорошо-то, Сеня. Право, соколик.
Но Семен Григорьевич не дошел до зеркала, снял фуражку и, с неудовольствием оглядев ее, бросил в плетеное кресло.
— Я в ней как гимназист, с которого спустили штанишки и вот-вот будут пороть.
— Сеня, миленький, только не бросай. Ты в ней паинька, душка и совсем юноша. Да, Сеня, а ведь у нас гость. Твой земляк, из Устойного. Харитон Федотыч. Имя прямо библейское: Харитон. И жесткое.
— Лизонька, это ж сын Федота Федотыча Кадушкина.
— Вроде бы, Сеня.
— Так ведь он служит в армии. Как здесь-то оказался?
— По одежде не видно, чтоб из армии.
— Ну и что он? — спрашивал Семен Григорьевич, проходя в переднюю и раздеваясь, чтобы умыться. А Лиза все еще вертела в руках мужнину фуражку, новую, и потому жадно впитавшую в чистый ворс застойный дух общего вагона и дорожного дыма. От самого Семена пахло вагоном, и эти запахи и фуражка, молодящая мужа, внушали Лизе безотчетную радость.
— Он странный, этот Харитон: все оглядывается. Вроде напуган чем.
Семен Григорьевич Оглоблин родом из Устойного и, бывая в родном селе по делам службы, заезжает на постой в чужой, но хлебосольный дом Федота Федотыча Кадушкина, хотя в Устойном у Семена Григорьевича живет родня — семья старшего брата, погибшего в боях против банд Дутова под Оренбургом. Невестка Катерина всегда готова с безграничной радостью принять гостя, но в избе ее постоянно плесневеет сырость, от скудного топлива угарно, а в щелях прогоревших стен живут неистребимые скопища клопов. После проведенной ночи в избе Катерины у Семена болит голова и огнем горит расчесанное тело. Попервости Катерина и плакала, и сердилась, узнав, что деверь обегает ее радушие, но потом смирилась и всякий раз, когда он останавливается у Кадушкиных, приносит ему туда сметаны и стряпанцев. Федот Федотыч — ревнивец, что ж у него, не стало чем попотчевать и одарить в дорогу гостя? Потому, углядев Катерину с узелком, посылал, кто есть под рукой, с наказом запереть ворота и не пускать ее на двор.
— Чтоб ноги чужой не было. Мой гость Семен Григорьевич — я его и пахтаю.
Бывало, Харитон неумело лгал из-за плотных запертых ворот:
— Нету его, тетка Катерина. Не заезжал он нонче, Семен-то Григорьевич.
— Харитоша, золотко, ягодка, касатик, отвори. Голубчик, дай бог тебе самую зарную невесту. Мое слово сбывчивое. Слышь ли?
