— Это с какой стати? — усмехнулся Пискунов.
— А с той, что большинство темных делишек берут свое начало именно из глубинки. И только потом вскипают пеной наверху. Взятки, подношения, подлоги… Да мало ли что!.. В столицах, как известно, золото и драгоценные камни не добывают, а потребляют. И желательно подешевле, а лучше всего даром.
— Никита Демидов за взятки в Петербурге пол-Урала скупил, — подсказал Ханов.
— Эти не скупят, — засмеялся Пискунов.
— Как знать… Как знать… — задумчиво произнес Ханов и, неожиданно сменив тему, спросил: — Мигалеву допрашивать будем?
— Но с условием не нажимать на нее, — предупредил я. — Лишних вопросов не задавать и пустить допрос на самотек. Пусть он выглядит безобидной беседой. А потом отпустить ее подобру-поздорову. Пусть идет домой. Пусть выспится, успокоится… Но глаз с нее не спускать.
Мигалева решительно вошла в кабинет. Обвела взглядом присутствовавших.
— Посадите старуху! — не попросила, а скорее потребовала она.
Ханов подставил стул. Мигалева села.
Мы ни минуты не сомневались в том, что она не скажет нам правды, но этого от нее и не требовалось. Главное сейчас — узнать, о чем она догадывается, а о чем не имеет ни малейшего представления. В одном только мы были уверены, что со своей стороны Мигалева преследует ту же цель.
— А я ничегошеньки не знаю, — поудобнее устроившись на стуле, сообщила Мигалева.
— А мы вас еще ни о чем и не спрашивали, — в тон ей ответил Ханов.
— Так и спрашивать-то меня, сынки, не об чем… Истинная правда.
— Но мы все же попробуем, — улыбнулся Пискунов. — С вашего разрешения…
— Деваться некуда, — тяжело вздохнула Мигалева.
— Когда вы приехали на станцию Гора? — спросил Ханов.
— В начале прошлого года…
— Цель?
— Подружка у меня здесь живет. Списались. Вот я и… А чо век одной коротать? Ни родных, ни близких… Я вам адресочек дам, сами у ей и спросите.:.
— Спросим, — заверил Пискунов. — А Епифанова давно знаете?
— Митрофана-то? Да, почитай, с конца ноября. Недавно… Месяц с небольшим…
— Каким образом познакомились? — спросил я.
— В церкви встретила. Пожалился он мне. Горе у него… Обокрали. Документишки какие-то там… Книжку трудовую. А без их куда? Пропадешь нонче без бумаг. Ну, я и… Господь милостив… Да далеко он. А мы по земле ходим. Кто пожалеет?
— И чем же занимался Епифанов все это время?
— Устроила его в церковь. Истопником. Работал… Я ведь без родителев росла… Настрадалась. Мне любую божью душу жалко. Кто человека наставит? Кто душу его мятущуюся успокоит? Кабы не возопил после человече ко Господу Богу нашему: «На спасение стези настави мя, студными бо окалях душу грехми и во личности все житие мое иждих: но твоими молитвами избави мя от всякия нечистоты…»
