По привычке и из любопытства, Дэн проводил меня до самой квартиры. У которой вместо привычного коврика лежал пучок выдранной с корнем крапивы. Чахлой и пыльной. Мертвой, но злой. Скорее всего, его запихали в дверную ручку, а потом он взял да и вывалился.
– Теперь ты сам видишь! – сдавленным шепотом сообщила я.
Мне казалось, что соседи стоят, затаившись, и подслушивают. Прижавшись ушами к замочным скважинам. И сдавленно хихикают.
Отпинав крапиву к стене, Дэн помог мне затащить велик в комнату, приволок свой, и велел ставить чайник.
– Вспоминай. Спокойно подумай, кому ты могла насрать так, чтоб тебя возненавидели?
– Неа. Никому. Ты же знаешь – я не подлая.
Ну, кто б сомневался – он состроил скептическую ухмылку. Вот зараза! А ведь я правду говорю – я не могу специально сделать кому-то гадость. Случайно – да, бывало. Давно. До сих пор стыдно.
– Зато я сама себе напакостить запросто могу. Но тоже – случайно.
– Не кипятись. Я не сомневаюсь, что ты причину не знаешь. И вообще – может, это детишки шалят? Мелкие пакостники. Я сам таким был, – теперь в его голосе дребезжала масса горделивых многозначительный интонаций. – У вас во дворе много школоты?
– Нет ее совсем. Я самая младшая. Ведь младенцы не в счет. Ты бы лучше спросил кто у меня соседи по площадке. Верняк, кто-то из них.
Дэн бдительно контролировал как я завариваю чай. Ритуал был соблюден и он поглядывал на чайник, жалея, что он не прозрачный. У него дома стеклянный заварочник, чтоб медитировать на дрейфующие чаинки.
Заподозрить соседей оказалось проще всего, но вот вычислить кто именно не жалеет времени для пакостей, я не могла так сразу. Мне вдруг стало жутко интересно понять, кто способен меня возненавидеть. До недавнего времени для меня понятие ненависть заключалось в плохих мыслях и словах. Таким способом ненавидят многие. Но ведь в моем случае, кому-то моя персона стала до такой степени отвратительна, что он не поленился поискать в центре Питера крапиву.
Близких соседей было три семьи. Про одних я знала только одно – встают рано, ложатся тоже рано, еще у них есть черный лоснящийся мускулистый кот. Точно не они.
Вторые были мне знакомы гораздо больше. Они дружили с нашей семьей до ее разделения, но как только мои родители развелись, общение свелось к редким вопросам про новую мамину семью. Про папу они не спрашивали, считая его кобелем и злодеем, потому что он бросил маму, чтоб жениться на молодой.
Третьи соседи жили в «нехорошей» квартире. Про которую ходила легенда о призраке толстого городового. Его до сих пор многие видят в белом мундире и форменной фуражке. Версии кончины городового отличались мало – он испугался революции и повесился в спальне. По другой версии – застрелился. Доказательством второго варианта была история нахождения клада. Который случайно выпал во время ремонта из-под подоконника. Портсигар серебряный с совой на крышке, и бляха с гербом, да железка с номером. Было еще письмо, в котором некая Сонечка требовала вернуть ее фотоснимок, грозясь покончить с собой. И сам фотоснимок тоже был – Сонечка губки бантиком, глаза с прищуром и прическа как древесные стружки. Сучка какая-то пронырливая, а не Сонечка.
