Подошла она к нему после службы. Батюшка встретил ее теплым, неуставшим взглядом. И предложил сразу:
– А пойдем-ка домой ко мне, тут рядом. И матушка как раз пироги стряпает. Там и поговорим ладком.
Тот разговор в маленькой теплой комнатке, где улыбчивая матушка потчевала Варю пирогами из темной ржаной муки, запомнился надолго. Отец Евлогий выслушал сбивчивый рассказ Вари внимательно, не перебивая, лишь поощрительно улыбаясь одними глазами. Только подливал чаю и угощал. А сказал потом вот что:
– Ты, Варвара, не томи себя, не огорчай сердца. Вы оба долг выполняете. Ты свой, а он свой. А как придет время, так будет и пора, так и встретитесь, и обвенчаем вас, и детишек нарожаете. Так что не думай ты ни о чем плохом. Трудно тебе, а ему легко, что ли?..
И странное дело, эти простые слова – и не утешение даже, не объяснение – успокоили Варю. Действительно, придет время – будет и пора. Не дано человеку знать того, что пора делать, а чего не пора. Оттого и все ошибки, неприятности, непонимания. Ну еще и от гордости, само собой, от гордыни. Ее отец Евлогий ставил выше всех прочих грехов.
– Ох, гордыня, гордыня… – хмурился он. – Змея подколодная. Кругом вьется, кругом… И хвать человека за самое тонкое место, а он и рад. Радостно чувствовать себя гордым, лучше других. Только не Божья эта радость, а бесовская.
Весной и летом шестнадцатого Варя (и Нелька с ней) бывала у отца Евлогия часто. Показывала письма Владимира, стояла службы и просто слушала разговоры батюшки. Это не были никакие проповеди, потому что говорил он дома, за какими-то обыденными занятиями. А на душе становилось мягче, теплее, и июль, который был в тот год просто невыносимым – все лило и лило, словно в октябре – весь был для нее пронизан этой теплотой, этим светом, на который уставшие от войны люди текли словно бабочки на огонь.
А потом случилось ужасное. То, ради чего торопилась Варя сегодня к помощнику военного прокурора Минского военного округа.
Не верилось в то, что рассказал приехавший в отпуск Долинский, сослуживец Володи. Черный с лица, мешки под глазами, набрякшие углы губ – за тридцать можно было дать штабс-капитану-окопнику. Варя не поняла – что это значит, не выполнил приказ командира?.. Павел объяснил. Смотрел в сторону, голос звучал глухо. Камнем ударило слово «расстрел»…
Тоже не поняла. Как это так: ее Володю и расстреляют? Господи, да за что же?! Свои?!!.. Павел говорил еще что-то. Показывал толстую книгу «Свод военных постановлений». Что-то там было сказано о преступлениях в военное время.
