Макс ощутил ядовитую, горькую иронию в словах отца.
– Les Deux Magots, – прошептала Ильза, слабо пожимая пальцы сына. – Кафе «Два маго».
– «Я встречаюсь с Вальтером Эйхелем, банкиром старой закалки, ценителем музыки, литературы и изящных искусств. Он настоящий патриот своей родины и наверняка разделяет мои взгляды на нынешнюю ситуацию, так что меня ждет приятная беседа за рюмкой хорошего коньяка».
Судя по всему, письмо писалось несколько недель, как дневник. В конце второй записи Макс остановился и поглядел на мать. Она лежала неподвижно, устало прикрыв веки.
– Продолжай, – еле слышно попросила она. – Прошу тебя.
В записи от шестнадцатого мая говорилось:
«Милая моя Ильза, произошло нечто невероятное, почти чудесное, и кроме тебя, мне не с кем поделиться своей радостью, ведь ты – мой единственный друг. На прошлой неделе, когда я встретился с Вальтером Эйхелем, мне довелось познакомиться с его крестницей, Лизеттой Форестье, немке по отцу. Как ни странно, мы с ней подружились, и это знакомство, будто свежий летний ветерок, развеяло мое уныние. Лизетта работает в банке Эйхеля, но я надеюсь уговорить ее перейти на службу ко мне: превосходное знание немецкого и французского делает ее идеальным кандидатом на место моей помощницы, ведь мне придется исколесить всю Францию и встречаться с всевозможными представителями церкви. Лизетте двадцать пять лет, она очень хорошенькая, бойкая девушка. Наверное, ей скучно со мной, но в ее присутствии я испытываю невероятный подъем духа, чего не случалось уже очень давно, с самого начала нацистского безумия…».
Макс запнулся и снова взглянул на мать. Ему было неловко читать эти строки, а ведь Ильза наизусть знала письмо и помнила об этом признании. Как же она страдала, бедняжка!
– Пожалуй, на сегодня достаточно, – ласково сказал он и погладил ее по плечу.
Ильза не шевельнулась, полузакрытые веки не затрепетали. Макс вздрогнул и осторожно повернул мать к себе. Она безвольно опрокинулась на спину, полураскрытые губы застыли в нежной улыбке, невидящие глаза уставились вдаль.
По коже пробежал озноб, горе тяжелой черной волной обрушилось на Макса, захлестнуло его с головой, сдавило горло. Он обнял худенькое тело матери и разрыдался, исполненный радостного облегчения от того, что ее страдания прекратились.
Мать ушла из жизни, не попрощавшись с сыном. Она знала, что умрет, и выбрала именно день своей смерти, чтобы показать Максимилиану письма, раскрыть ему свой секрет, исповедаться…
