Мальчик кивнул.
На несколько минут — или часов? — Целест провалился в ад. В безумие захваченной одержимым деревни, полной каннибалов-зомби; причудливые образы соседствовали с реальными. Первая «картинка» оказалась лишь обложкой.
В конце был «староста» — одержимый. Огромный, как медведь-гризли, с косматой бородой, похожей на охапку соломы, он вел за собой толпу полумертвых «зомби» — кое-кто грыз соседей, выблевывал куски костей и сгустки волос. Вся армия двигалась в сторону… Целеста? Паренька? Целест сейчас наблюдал изнутри.
«Я не поддался».
Он прятался в погребе. Воняло гнилью и крысами. Попытался опрокинуть бочку с солеными огурцами под ноги старосте, но тот устоял. Замахнулся топором, уже заляпанным чьей-то кровью… и упал, раздавленный более могучей силой — силой Магнита.
Страх остался. Страх врос в (Целеста) маленького мистика, не давая дышать, говорить, даже кричать — навсегда, словно рыболовные крючки под кожей.
И тогда Целест (Целест!) проговорил: «Все закончилось. Ты свободен».
Тишина заняла Вселенную, а прервана оказалась тихим голосом:
— Иероним. Рони.
— Очень приятно. Целест. — Парень улыбался. Целест подумал, что тот выглядит как будто воскрес из мертвых. В каком-то смысле так и было. — Слушай, Рони… хочешь ко мне в напарники?
Рони протянул яблоко Целесту.
Позже тот думал, что жест действительно смахивал на предложение о браке. Вернее, на согласие.
Комок пламени болтался под потолком и менял окраску от бирюзового до карминового, словно глаз неведомого монстра. Периодически вспыхивал оранжевым — лисьим хвостом, косматым и пушистым, будто дразнил своего же создателя. Целест открыл окно и выгнал летучий фонарик под ледяной ноябрьский ливень, в гущу голых заостренных веток, где тот немедленно и затерялся.
Но и без фонарика в комнате-келье было светло. Небо изгибалось черным зевом, выплевывало молнии и потоки воды.
— Я не сплю. Мог не гасить. — Из-под аляповатого красно-коричневого пледа вынырнула светлая макушка. Целест вздрогнул: в грозовом полумраке Рони здорово смахивал на привидение — почти альбинос, только глаза серые; природа пожалела на него иных оттенков. Пожалела и эмоций, и слов — более десяти за день от Рони приравнивались к небольшому чуду. После сплетника Тао Лина к новому соседу приходилось привыкать.
Но Целест не жалел. О том, что скрепил союз с Рони «свадьбой», — тоже. «Тебе придется его многому научить, но он — один из сильнейших мистиков», — одобрил сам учитель; на практике пока проверить способности Рони не случалось, но первое знакомство и легкость, с которой Целеста затащили на задворки чужого — или собственного? — сознания — неплохой аргумент.
