– Понятия не имею, – небрежно говорю я. – Она в Индии.
– Еще не вернулась? – спрашивает Брудье. – Или возвращалась, но улетела обратно?
– Не вернулась. Все время живет там.
– А. А я недавно был в том районе, в хаусботе горел свет, мебель расставлена, я думал, может, она здесь.
– Нет, мебель поставили, чтобы создать иллюзию, будто там кто-то живет, но это не так. По крайней мере, мы не живем, – говорю я, беру кусок cervelaat,[20] сворачиваю трубочкой и засовываю в рот. Он продан.
– Ты продал баржу Брама? – Брудье просто поверить в это не может.
– Мать продала, – уточняю я.
– Наверное, она ее за большое бабло сплавила, – шутит Хенк.
Я замолкаю, почему-то язык не поворачивается сказать, что и мне перепало. Тут Вау начинает рассказывать, как недавно читал в «Де Фолкскрант»[21] о том, что американцы сейчас отваливают большие деньги за старые хаусботы в Амстердаме, за швартовочные места, которые, оказывается, стоят не меньше.
– Ну нет, эту баржу надо видеть, – говорит Брудье. – Его отец архитектором работал, она такая красавица, три этажа, с балконами, все из стекла. – Его охватила ностальгия. – Как там ее назвали в журнале?
– «Баухауз-на-Грахте», – к нам приходил фотограф и снимал хаусбот вместе с нами. Но в журнале опубликовали только кадры с самой баржей, лишь на одной стояли Брам с Яэль, обрамленные панорамным окном, а за спиной у них словно в зеркале отражались деревья и канал. На оригинальном снимке был и я, но меня вырезали. Брам сказал, что его взяли из-за окна с отражением; якобы эта фотография была призвана демонстрировать дизайн, а не нашу семью. Но я подумал, что и семья наша была передана довольно точно.
– Не могу поверить, что она ее продала, – сетует Брудье.
Временами я и сам не могу, а иногда это кажется вполне правдоподобным. Яэль из тех, кто отрежет себе руку, если это потребуется для того, чтобы сбежать. Она и раньше так делала.
Ребята смотрят на меня со странным состраданием на лицах, от которого я отвык за два года анонимной жизни.
– Так значит, сегодня Голландия – Турция… – начинаю я.
Все снова смотрят на меня, потом кивают.
– Надеюсь, в этот раз у нас дела пойдут получше, – продолжаю я. – На Чемпионате Европы все было так печально, что я не знаю, больше мне такого не вынести. Шнайдер… – Я качаю головой.
Хенк первый заглатывает наживку.
– Ты что, шутишь? Шнайдер – единственный нормальный бомбардир!
– Нет! – перебивает Брудье. – Ван Перси такой красивый гол немцам забил.
