Ержи только головой качал: это не укладывалось в его сознании.
Тогда Нестор рассказал ему о какой-то чудесной книге, будто найденной на груди расстрелянного немцами юноши и ставшей чем-то вроде священной реликвии партизанского отряда. В этой простреленной книге были замечательные слова, которые, правда, были вырваны разрывной пулей, но Нестор помнил их наизусть:
— Самое, дорогое у человека — это жизнь…
Ержи согласно закивал головой. Он тоже считает, что самое ценное у человека — жизнь.
— Она дается ему один раз, — продолжал русский партизан, — и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…
Ержи слушал и проникался к русскому партизану уважением, смешанным с удивлением и даже опаской. «Кто он такой, этот парень, похожий не то на кузнеца, не то на шахтера из Новаки? Мечтатель? Или, может быть, он немного спятил? Что ж, и это могло быть». Немало страшного повидал на своем веку тюремный надзиратель, особенно в последние месяцы. Эти парни в черных мундирах могли хоть кого свести с ума.
Как раз в сочельник, когда словаки сидели за праздничным ужином, на город налетели русские самолеты и сбросили бомбы на военный городок, где стоял один из батальонов германской армии, и на мастерские, где ремонтировали танки. Должно быть, русским дали знать патриоты, вот они и прилетели. В городе поднялась паника, но когда словаки узнали о бомбежке военного городка, то возвратились к ужину, и было немало выпито в тот «щедрый вечер» за здоровье русских. А потом привезли раненого летчика, который каким-то образом попал в гестапо.
Летчик был очень плох, лежал на тюремной постели и что-то бормотал. Ержи прислушался, но ничего не мог понять. Русский кого-то проклинал, бессвязно говорил о каком-то предательстве и повторял: «У-у, гад!..» Ержи немного знал русский язык, но слово «гад» ему не было известно. Ержи пошел к Нестору и привел того в соседнюю камеру, где находился летчик. Нестора в этот день здорово избили на допросе, у него распухли губы и заплыл глаз, он был весь в синяках и кровоподтеках. Но Нестор сразу забыл о своем несчастье, когда увидел раненого земляка. Ержи принес из кухни чашку чаю, добавил в нее ложку сливовицы, и Нестор поднес чашку к губам раненого.
— На, пей, друг… — сказал Нестор разбитыми губами, и в голосе парня звучала такая нежность, что Ержи не поверил своим ушам. Никогда он не думал, что этот медведь может так говорить.
Летчик приоткрыл глаза, облизал окровавленные губы и хрипло спросил:
