Оба опять берутся за кофе, потом взглядывают друг на друга, и глаза этих людей, ежедневно и ежечасно подвергающихся смертельной опасности, выражают теплое участие и дружбу. С делами покончено, все выяснено, и сейчас тянет просто, по-человечески, поговорить о том, ради чего они рискуют жизнью и во имя чего готовы в любую минуту отдать ее.
— Иногда, в ночные часы, когда почему-то не спится и в голове бродят легкие и утешительные мысли, я хочу представить себе будущее, — начинает Коллер. — Ведь так редко выпадает возможность поговорить о том, ради чего, собственно, живешь и работаешь. Вы не испытывали этого, Ян?
— Вы прямо заглянули ко мне в душу, Лео.
— Я смотрю на молодых и думаю: боже, они даже не представляют себе, в какое время они будут жить. Вы имеете детей, Ян?
— Нет, Лео, я ведь холост.
— А я имею. Моя семья, знаете ли, живет в Зволене. И вот, иногда я думаю, что, может быть, нам с вами и не увидеть рассвета… Зато его увидит Чехословакия…
Они допивают кофе и несколько минут молчат, будто смущенные этим неожиданным признанием. А может быть, полузакрыв глаза, они мысленно переносятся в ту Чехословакию, ради которой готовы на любые жертвы. Колена осторожно ставит пустую чашку на место и поднимается.
— Засиделись мы с вами, Лео, а у меня сегодня дел — только поспевай…
Он смущенно улыбается.
— Я понимаю, что и у вас, дорогой Лео, времени не много. Ясное дело, — и протягивает руку.
Коллер тоже поднимается.
— Итак, до встречи в погребке дядюшки Юрая. Думаю, что к этому времени мои ребята подготовят карту и прояснится с проектом моста.
— Счастливо оставаться, Лео!
— Да, я хочу еще поговорить с Холмовский по поводу костюма.
Сердечно попрощавшись с хозяевами, Ян Колена не забывает сказать пани Холмовской, что ее кофе действительно совершенно необыкновенный.
— Сочетание тонкого аромата с крепостью турецкого кофе делает его особенно приятным…
Пани Холмовская, довольная и сияющая, провожает гостя до самых дверей. А минут тридцать спустя из портняжной мастерской выходит сухощавый и сутулящийся господин в форме чиновника управления пограничной стражи. Он медленно идет по Вайсшнеевской, и его лицо, несколько минут назад оживленное и смеющееся, сейчас выражает полное ко всему равнодушие. Чиновник сворачивает в направлении порта, и если кто-нибудь из прохожих даже обратит внимание на него, то, наверное, подумает: видно, скучные дела ждут пана подпоручика, если у него такое кислое выражение лица. И никому, ясное дело, и в голову не придет вздорная мысль, что этот внешне неприметный чиновник идет выполнять поручение коммуниста, партизанского разведчика и думает вовсе не о делах пограничной службы, а о том, удастся ли сегодня решпициенту Берчику установить возможность проведения диверсии на мосту…
