— Франтишек, да она с начинкой! — радуется Агладзе и отдает приказ: — Тикать!
А сам остается. Надо подсчитать трофеи. Восемь фигурок убитых раскиданы среди обломков грузовика и «оппеля» — теперь ясно, что это «оппель». Один офицер — в бинокль видны нашивки лейтенанта — уткнулся головой в разбитое ветровое стекло, затылок снесен осколком мины. Агладзе достает из полевой сумки блокнот и делает пометки, затем поднимается и еще с минуту настороженно осматривает из зарослей орешника дорогу, густой осинник ниже ее, у реки, и котловину за рекой. Безлюдно. «Еще не очухались», — усмехается капитан и неторопливо зажигает бикфордов шнур, протянутый к подошве карниза…
На биваке никто не спит — взрывы и стрельба поднимают самых усталых. Партизан встречают взволнованно и восторженно.
— Тц… тц… — цокает языком молодой цыган Фаркаш и дружески хлопает Вануша по плечу.
— Никакого почтения к начальству, — смеется Вануш.
Зорич ставит новую задачу: чтобы избежать встречи с немцами, надо побыстрее добраться до лесного массива.
— Если не доберемся до него затемно — встреча с противником неминуема. И все выгоды на его стороне. Это, надеюсь, ясно? — говорит Зорич на совете командиров.
Впереди пятнадцать километров открытой местности. Равнина, на которой легко просматривается каждый кустик. Однако ничего не поделаешь. Тяжелая предстоит ночь.
Опять отряд выступает в поход, и снова начинается дождь, по-осеннему холодный и пронизывающий. Ноги увязают в размокшей почве. Люди скользят, падают. В липкой земле руки, одежда, лица.
За ночь переходят вброд много речушек. Нестору кажется, что они кружат на месте и переходят одну речку каждый раз в том же месте, так одинаково увертливы голыши под резиновыми подошвами солдатских сапог.
Боевой порядок такой же, как и прежде: впереди майор, начштаба и проводник; за ними взвод Пражмы, радисты и разведчики Грунтового, хлопцы Якова Баштового, Сукасьян с цыганами.
Таня Каширина идет впереди своего напарника, и Нестор различает ее ноги, обутые в кирзовые сапоги. В них трудно угадать стройные девичьи ноги — тонкие, в лодыжке и округлые в икрах.
Странные у него отношения с Таней: вечно она ворчит, насмехается — колючая. Знакомы без году неделю, а Нестору кажется, что он ее знает вечность. И он уже не удивляется, что по утрам она минут десять колдует над своими ноготками, а в ее солдатском мешке бережно завернуты в непромокаемую бумагу два платья, взятые из далекой жизни, и чулки, будто сотканные из паутинки.
