— Здорово, Жень! Что-то ты совсем нас забыл. Все бабло, небось, рубишь в экстазе?
— Как это забыл! А с кем я тогда прелюбодействовал на очке в прошлое воскресенье? Или это была твоя голограмма?
— Конечно, голограмма. Я сама ее недавно видела. У ней на заднице туалетная щеколда отпечаталась.
— От этой твоей голограммы у меня до сих пор с конца что-то капает.
— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! У меня всегда справочка из кожвендиспансера при себе, а у голограммы (хи-хи) — не уверена.
Обменявшись обычными сальностями, принятыми в кругу хороших школьных друзей, они вваливаются внутрь заведения. В вестибюле как всегда сумеречно. Фейсконтролер и одновременно охранник, не заметив Жеку, преграждает было Лене дорогу: «Опять ты, б… дюга, сюда приперлась с синюшной своей харей! Сказали же тебе, гнида вонючая, меняй хазу!» Заметив рядом с ней Жеку, фейсконтролер несколько теряется. «Сестричка моя!» — доверительно и широко улыбается Жека. «А-а-а, — расплывается в ответной улыбке фейсконтролер и плотоядно подмигивает ему, — а мы-то и не знали. Хорошая, какая девушка!»
Жека входит и оглядывает помещение кабака. Здесь уже гораздо светлее. Но все равно сумеречно. Кабак стилизован под старую совковую забегаловку с обшарпанными столами и стульями. На поверхностях столов можно было прочитать различные надписи, якобы в пьяном угаре вырезанные перочинными ножами отстойных совковых посетителей. Разные это были записи, от сокраментально-классических: «Здесь был Вася» до поэтически-образных, что-нибудь: «Ветка сирени упала на грудь, ты меня, Клава, никогда не забудь». Видимо, нынешние новомодные дизайнеры именно так представляли себе литературных шедевры пьяных советских граждан. Ну и шут, как говорится, им судья.
Бегло осмотривая зал, Жека не замечает каких-либо нововведений в кабацком интерьере. Поначалу не замечает он никаких изменений и в составе посетителей. За столами сиживали все те же хорошие Жекины знакомые и добрые друзья. С которыми всегда и обо всем можно было поговорить. Обсудить, например, последние театральные новости или нюансы финального футбольного матча чемпионата мира двадцатилетней давности. Словом, за столиками сиживали все те же, что и всегда педерасты и лесбиянки. Как всегда, немного было, так называемых, натуралов. Но все же они здесь тоже присутствовали. Если натуралом была особь мужского пола, то это была, как правило, до одури развратная особь. А если особь принадлежала противоположному полу, то обязательно представляла она древнейшую профессию, то есть попросту была она обыкновенной кабацкой проституткой. Или путаной. Так даже лучше. Это название раскрывает поведенческую сущность этих еще молодых и милых для всех желающих женщин. Слово «путана» ведь очень созвучно слову «путать». А они ведь, эти добрые, и не имеющие сил никому отказать, женщины являются по сути своей однолюбками. Но постоянно все путают. В том числе, путают они по жизни и своих единственно любимых. Полюбят прямо сейчас кого-нибудь всей душой, например, а через какой-то час уже все перепутают и любят вовсю, но совсем уже другого. Но всегда единственного. Полнейшая путаница и рассеянность! Но необходимо заметить, что вне зависимости от принадлежности к какому-либо полу, натуралы почитались в «Яме» за святых, и к ним было всегда какое-то особое отношение. Имен такое, какое, наверное возникало в старь в сердцах верующих людей при виде особо убогих нищих.
