— Шейн, остановись. Ты пьян, ты промок до нитки и дрожишь от холода.
Комната начала вращаться, и меня словно подхватила карусель, заправленная алкоголем.
Споткнувшись и сев на кровать, я опустил голову на руки.
— Я не от холода дрожу, Грейс, — прошептал я, когда она выходила за дверь. На несколько минут она оставила меня наедине с собственными мыслями. Такими мрачными и тревожными, что захотелось сорвать собственную кожу. Никому не занять место Селы в моем сердце, но я отчаянно желал облегчить боль утраты. И хоть ее и забрали у меня целую вечность назад, раны все еще не закрылись.
Вернулась Грейс, полностью одетая, неся в руках стопку одежды.
Внезапно меня пронзил страх. Не слишком ли далеко я зашел?
— Ты разбудила Коннера? О Боже, Грейс, ты вызвала копов?
— Шейн, иногда ты бываешь таким придурком, — хихикнула она и, сев передо мной на колени, стащила мокрую футболку мне через голову. Ей пришлось побороться с влажной тканью, и мне стало смешно. Она нежно коснулась рукой моего лица и провела пальцами по линии челюсти. Волны тепла прошли по телу, и мне пришлось вцепиться в простыню, чтобы не наброситься на нее как животное. — У меня есть сухие носки, трусы и штаны для тебя, но ты должен одеться сам. — И опять она вышла из комнаты, а я быстро переодел промокшую одежду.
Поскольку она не возвращалась, я пошел в коридор и свернул в гостиную на ее поиски. Она стояла у дивана, где постелила мне, руками обхватив лицо, дрожа от тихого плача. Меня убивала мысль, что я был причиной этому. Она явно многое скрывала, и я жаждал, чтобы она мне открылась.
Она подняла голову и, увидев меня, тут же выпрямилась, не желая демонстрировать мне свою слабость. Черт, сколько же всего выпало на долю этого создания?!
— Что? — спросила она раздраженно. — Ты ни за что не пойдешь домой пьяный и без куртки. — Казалось, она изо всех сил пыталась показать себя стервой. Выглядело так неестественно: в Грейс не было ни капли стервозности. Она хранила секреты, и от меня тоже, но в основном от самой себя.
— Я серьезно напортачил с нашей дружбой, да? Ты стоишь и смотришь на меня прямо как на Такера.
Она засмеялась.
— Ты смеешься надо мной? — спросил я, подходя к ней.
— Шейн, ты не можешь разрушить дружбу, если притворялся моим другом только для того, чтобы залезть мне в трусы.
Ей было так легко поверить в это. Обычные человеческие эмоции — ревность и жалость к себе. Но я еще больше полюбил ее за это. Я взял ее за запястье и повел в спальню. И она позволила мне это, вторую руку положив мне на спину, словно ей было
