Астиномы[27] проходили по рядам, ставили свои клейма на сосудах и тушах; торговцы, уличенные в продаже испорченных продуктов, тут же подвергались штрафу, а их товар забирали полицейские, следовавшие за астиномом.
Невольничий рынок кишел людьми, так что здесь можно было двигаться только медленно, шаг за шагом. Торговля шла оживленно.
Высокий худой человек в длинном белом хитоне осматривал раба-нумидийца, которого показывал ему продавец — могучий смуглый человек с бычьей шеей и жесткими, черными, наползающими на лоб волосами. По приказанию хозяина нумидиец поворачивался равнодушно, сжимал и разжимал кулаки, открывал рот, и покупатель, засовывая туда пальцы, осматривал зубы.
Начался спор о цене. Покупатель отрицательно тряс бородой; охваченный азартом торга, хозяин жестикулировал, кричал, заставлял ощупывать мускулистые плечи и крепкие колени раба. Покупатель не соглашался. Отталкивая нумидийца, хозяин схватил за руку сидевшего на земле пожилого сармата, быстрыми ударами короткой плети из бычьей кожи заставил его встать и трагическим жестом указал на покрытое багровыми и синими полосами тело с резко выступающими ребрами и ключицами — этого он готов отдать дешевле; если его кормить, он еще может быть хорошим работником.
Кучка зрителей собралась около, обсуждая достоинства и недостатки нумидийца. Покупатель упорствовал.
Не спеша, со скучающим видом по рынку проходил тучный пожилой человек в тоге с широкой пурпурной каймой. Его упитанное, смуглое, бритое лицо было покрыто капельками пота, глаза из-под полуопущенных век смотрели презрительно и холодно. Два раба расталкивали перед ним толпу, сзади молодой секретарь, с навощенными табличками и стилем[28] в руке, шел, готовый записывать мысли своего господина, несколько рабов несли прекрасные, тонко расписанные вазы, узорчатые ковры и резные шкатулки, только что купленные на рынке. С молчаливым почтением к широкой красной кайме, шумная толпа расступалась, давая дорогу римскому сенатору.
Забывая прежнего покупателя, работорговец бросился вперед и, опустившись на колени, поцеловал край сенаторской тоги. Сановник остановился, равнодушно посмотрел на благоговейно-подобострастное лицо и подошел ближе к колоннаде, где была раскинута палатка торговца. Кланяясь, пересыпая речь льстивыми словами, тот стал показывать самое лучшее из своего товара — юношу с острова Самофраки, настолько же замечательного своей красотой, как и умением составлять стихи и петь под аккомпанемент лютни; старого плешивого сирийца с редкой бородкой и хитрым лицом — опытного врача, учившегося целебному искусству у одного египетского ученого.
