Шатры царского отряда располагались около самой ставки. В палатке Ситалки никого не было. Где он? Орик ходил и расспрашивал тех, кто его видел во время боя на городских улицах. Назад он не вернулся. Убит или только ранен — никто не знал.
Смерть в сражении — достойный конец для воина. Этого желает каждый, и никто не жалеет об убитых. Но Орик в первый раз почувствовал настоящий смысл и опасность войны, и его охватила непонятная ему самому глубокая, тупая печаль. Он уже привык убивать и привык видеть трупы, но о смерти еще не думал никогда.
Исчезновение, смерть Ситалки вдруг показалась ему странной, и он как-то не мог понять ее. Ведь еще сегодня днем он его видел, разговаривал с ним, и они вместе собирались ехать за травой для лошадей, — в окрестностях вся растительность была уже вытравлена.
Он попытался представить себе Ситалку мертвым, но это был все тот же Ситалка, только лежащий на земле, может быть, с раздробленной головой или рассеченным плечом. Было непонятно, отчего он не может встать, странно, что он ничего не слышит и не видит, что голова его через несколько дней будет похожа на те отрубленные греческие головы, сине-черные, отвратительные и зловонные, которые лежат как трофеи в кожаном мешке Орика.
Он знал, что так должно быть, и все же это было непонятно.
Все храбрые воины, убитые во время боя, отправляются после смерти в царство Арея, где они наслаждаются самыми прекрасными вещами, желанными человеку. Ситалка тоже находится там. Но как тогда объяснить, что его труп лежит на земле, в нем начинают ползать черви, и маленькие пестрые жуки прогрызают себе норы в гниющем зловонном мясе? Все это непонятно, совсем непонятно...
Орик бродил от костра к костру, обходя храпевших во сне людей, огибая войлочные палатки, прислушиваясь к глухим стонам раненых и равномерному хрусту пережевывавших траву коней, привязанных у телег.
Незаметно он добрался до самого частокола, вдоль которого располагалась скифская охрана, подошел к воротам и попросил воинов его пропустить. Он хотел посмотреть, не удастся ли ему найти труп товарища между телами, лежавшими под стенами города.
Пользуясь темнотой, он ползком стал пробираться вперед, натыкаясь на трупы, наклонялся над ними, поворачивал, чтобы при слабом свете звезд рассмотреть незнакомые лица. Некоторых из убитых он знал или встречал когда-то во время похода и в лагере; большинство же было совсем незнакомо. Дальше, вперемешку со скифскими, попадались греческие трупы. Он узнавал их по вооружению, черным волосам и небольшому сравнительно со скифами росту. Ближе к стенам трупы лежали целыми грудами, один на другом, опрокинутые навзничь, скорчившиеся в предсмертных судорогах. Орик наткнулся на тело с отрубленной головой и попал пальцами в холодные, мокрые, залепленные свернувшейся кровью связки разрубленной шеи...
