Ну и вышел, потому что была моя станция.
Деревня. апрель. фашисты
Гости тут неделю назад приезжали. Нашли за околицей укрепления: окопы, блиндаж, на горке была вкопана пушка, чтобы как только из лесу выехал танк, так хул к по нему прямой наводкой! За горкой ямка под лазарет для раненых. Очень всё разумно устроено, и даже проникаешься некоторой симпатией к тем людям, которые это построили.
Но только до тех, пор пока не сообразишь, что наши-то шли с Невеля. То есть это в них из этой пушки стреляли, в наш танк тэ-тридцать-четыре, а не в ихний тигр или там фердинанд. И в окопах этих сидели Фашисты и играли на губной гармошке. Те самые, которые срали под моим личным дубом и заводили немецкий свой патефон в моём доме, выселив меня спать в конюшню, чтобы я не вонял им своими портянками.
Дорога в Москву. брат
«Брат! — обратился ко мне в тамбуре человек с коричневым туркменским лицом. Мы подъезжали к москве, в окне торчала останкинская телебашня. — До павелецкой далеко ехать?»
Я мог бы и соврать, что, мол, до павелецкой от комсомольской три остановки по кольцевой, но я сказал правду: «Далеко, — сказал. — В метро не заходи, а то вообще никогда туда не попадёшь. Поймай лучше машину, только отойди от вокзала подальше».
Но мой совет ему, впрочем, не помог. Во второй раз я его увидел на выходе с перрона по левую руку от милиционера с равнодушным свинячим лицом.
Ну, как говорил один покойник, спасти можно лишь того, кого можно спасти.
Деревня. апрель. обмен
Совершил сегодня самую выгодную сделку за всю свою жизнь. Встретил возле автолавки соседа, грустного. «Чего, — спрашиваю, — грустный?» «Да тялявизор, — говорит, — сломался, блядь, а матка сериал смотрит, боится серию пропустить». «Так бери, — говорю, — мой, я один хуй его не смотрю и смотреть не собираюсь, у меня и антенны-то нету». «Как это бяри, — сомневается сосед, — вещь ведь! Сломаю яшо. Давай я у тябя яго куплю». «Не, — говорю, — мы ж соседи, нахуй нам эти товарно-денежные отношения, бери так». «Не, так не возьму» — подозревает, видимо, какой-то подвох. «Ну ладно, — говорю, — давай меняться. Я тебе телевизор, а ты мне дров — ольхи или берёзы, а то баню уже нечем топить». «Во! — говорит, — вот это разговор! У мяня тут и конь застоялся — жрёт и серет, жрёт и серет».
Заодно договорились про неограниченное количество глины, перемешанной с конским говном, — а то у меня печка в бане прохудилась.
В общем, я похоже, что очень ловкий человек.
