– Конечно, керосин, – не задумываясь, отвечал я.
Да и как могло быть иначе! Вода ничего не стоила, а за керосин мы в лавочке деньги платим. Вода в лампе не горит, а керосин горит. Облей керосином полено и чиркни спичкой – сразу вспыхнет, а облей водой – не вспыхнет. Так я Витьке и объяснил.
А он мне:
– Ну и что ж! А я возьму и залью его водой. Значит, вода сильней твоего керосина.
Я чувствовал – тут что-то не так, но доказать не мог и от досады чуть не плакал.
Инженер то приходил каждый день, то исчезал на неделю и больше. Однажды вечером, когда он играл с Витей в шахматы, к нам пришел еще новый человек. В это время пел фонограф. Человек остановился перед ним, поднял бровь и прослушал всю песенку до конца. Я его хорошо рассмотрел: худой, высокий, полуседые, зачесанные кверху волосы, лицо бритое, длинное, нос с горбинкой, а глаза серые, большие. Когда фонограф замолчал, он медленно поднял плечи и сказал:
– Поразительно! Французская шансонетка в российском босяцком вертепе. Жизнь – сплошной парадокс.
Повернулся и пошел в «тот» зал.
Что такое «парадокс», я не знал, но и для меня было ясно: этому человеку наша чайная не понравилась.
– Что я вижу! – опять поднял он плечи. – Герр Стейниц готовит себе смену. И где же! В российском босяцком… гм… клубе. Парадокс! Сплошной парадокс!
Инженер насмешливо сказал:
– А, граф! И вы сюда забрели? Стейница себе оставьте: Чигорин мне родней. Не хотите ли продолжить сей парадокс и сразиться на звание чемпиона… босяцкой команды?
Граф поклонился:
– Сочту за честь. Что ставите?
– Будущий мост моей конструкции через Дон и вот жилетку, что на мне, против вашего особняка на Невском и, с позволения сказать, пиджака, что на вас.
Граф опять поклонился:
– Условия приняты.
Они играли и один над другим насмехались до тех пор, пока не закрыли чайную. Но так партию и не кончили. На другой день пришли доигрывать, но опять не кончили. Только на третий день помирились на ничьей и ушли на толкучку. Вернулись оба пьяные. На инженере не было жилета, а на графе – пиджака.
Инженер кричал:
– Вырожденец! Гнилая кровь! От вашего брата земля уже сто лет пользы не знает!.. А за что я гибну, я, человек одной крови с Ломоносовым!..
– Все погибнем, все! – в свою очередь, кричал граф. – В водке сгорим, в спирте!.. В голубом огне!..
С тех пор граф стал приходить каждый день, и, хотя никогда не скандалил и не шатался, а только шептал не по-русски какие-то стихи, видно было, что он сильно пьяный.
