Утром 26 декабря при входе на Ревельский рейд „Спартак“ встретил отряд английских кораблей, состоявший из крейсеров и эсминцев, и, отстреливаясь, стал отходить, значительно уступая им в скорости хода, наскочил на мель и был захвачен англичанами. Такая же участь постигла и „Автроил“. Командование крейсера „Олег“ и линейного корабля „Андрей Первозванный“ не знало об изменении ситуации. Они ждали от эсминцев, как это было условлено ранее, тревожного радио, но его не получили и оставались пассивными.
Зарубаев тяжело переживал неудачу и общее неблагополучное положение дел на флоте, что вызвало резкое ухудшение его здоровья. 16 января во время заседания от нервного переутомления и общей слабости, вызванных недоеданием, с ним случился глубокий обморок, потребовавший значительного времени, чтобы привести его в чувство. В этот же день он подал рапорт, что по состоянию своего здоровья просит освободить его от обязанностей наморен. 18 января его просьба была удовлетворена. Он был прикомандирован к Морскому отделу Реввоенсовета Республики с увольнением в 2–месячный отпуск. Затем он был переведен в распоряжение Реввоенсовбалта и назначен начальником морских учебных заведений.
Январским вечером я и Н. Раленбек, как бывшие полтавцы, решили навестить своего командира, к которому питали глубокое уважение. Сергей Валерьянович принял нас в своем большом холодном кабинете в накинутом на плечи флотском пальто, худой, бледный, с запавшими глазами, вышел навстречу из–за письменного стола, подчеркивая этим, что он уже не наморен. Мы высказали свое сожаление о его отставке и пожелали скорейшего восстановления здоровья. Поблагодарив нас за добрые пожелания, он, когда мы все расселись в креслах, после небольшой паузы стал нервно говорить о том, что наболело и накопилось у него в душе. Лейтмотивом в его высказывании звучала тревога о неблагополучном состоянии дисциплины в судовых командах, без которой не может быть флота, о пороках „комитетчины“, об отсутствии контроля за исполнением принятых решений, порождающем безответственность.
Под конец своего монолога он сказал, что не может простить себе того, что у него не хватило силы воли отказаться от злосчастной набеговой операции.
По мере того, как он говорил, чувствовалось, что у него спадало внутреннее напряжение и тем самым как бы происходил процесс самоочищения. Когда он закончил свой монолог, мы перевели разговор на другие темы, с тем чтобы отвлечь его от мрачных мыслей.
