Парк уже давно закрыт. Ворота заколочены. Я лезу через забор, спрыгиваю в липняк. Оглядываюсь. Никого нигде. И вздохнув свободно, махнув рукой на будущие неприятности, весело иду в глубь сада.
Теперь все утро мое!
Я один в этом пустом, поределом и туманном парке, в утреннем холоде неяркого осеннего солнышка.
Я один в суживающихся, засыпанных листом аллеях. Я один… Но мне так счастливо-вольно.
Осень в парке лесная. Она никогда не пахнет так на дворе. Ясный холодный запах веток и листьев. Большие дрозды бегают, шелестя, по дорожкам. Пищат синицы. Стучит дятел. Везде полно рябиновых гроздьев и терпкой кисло-вонючей калины. Я ем ягоды, ищу в облетелой листве палые яблочки. Они всегда с червоточинкой и слегка завялые, но сладкие, вкусные, если не очень брезговать. Бывает, что выплюнешь беленького червячка.
А потом я лазаю в черемушнике у воды, выслеживаю каких-то зеленых птичек. Или гляжу, как стаи чижей осыпают макушки берез. В кустах шиповника и рябины каждый листочек разный: есть листья темно-бордовые, запеченные, есть красные, а вот, точно арбузная мякоть — студеный заревой цвет.
Наберу разных листьев полные карманы. Да жаль, дома листья будут уж не такие. Они жухнут в карманах, бесследно теряют свою красоту.
А на другой день приходится что-нибудь врать Марье Васильевне и жить в тревоге перед неизбежной расплатой.
Дома я тоже не помогаю. Разве за хлебом в магазин пошлют. Сострою тогда самую кислую рожу и плетусь, мотая сеткой по земле. Хорошо, если к хлебу бывает привесок. Его полагается обязательно съесть по дороге. Привески вкуснее хлеба.
А еще не ладится у меня с русским. Мы учим его по хоровому методу. Марья Васильевна рассказывает правило. Отличники повторяют. А потом всем классом нараспев мы тянем:
— По-о-сле ши-пящих:
же-че-ше-ще…
не пи-шется я,
а пи-шется а.
Не пи-шется ю,
а пи-шется у.
Не пи-шется ы,
а пи-шется и…
Нудное повторение рождает желание искажать и перевирать правила.
И вот потихоньку я пою:
— Не пишется а,
а пишется я…
И писал в диктанте: чяй, лыжы, щюка.
За одну-единственную такую ошибку строгая Марья Васильевна ставила «кол» — размашистую красную единицу, в полтетрадки. Это считалось верхом бесчестья. Ошибку Марья Васильевна подчеркивала четырьмя жирными линиями и заставляла переписывать злосчастное слово двадцать раз. Правила меня удивляли. Ну зачем же писать «и» в слове лыжи, когда там никакого «и» не слышится? Зачем запоминать слова — исключения на «цы»? Я не понимал необходимости ставить мягкий знак в словах «рожь, мышь», ведь не ставится он в слове нож!
