— НЕТ!!!
Ну, а что? На большинство предположений это верный ответ. А главное! Она умолкла.
— Скажи, он хотя бы жив? — тихо промолвила Алсея и вновь, не дожидаясь ответа, продолжила рассуждать сама с собой: — Все говорят, что он погиб. Но я не хочу в это верить. И эта вещица… — её вроде бы призрачный взгляд вполне очевидно указал на звезду, по–прежнему висящую в моих руках. — Её просто не смог бы взять кто‑то посторонний. А ведь Кхёрн — последний из рода, а значит…
И тут опять понеслись уже утвердительные предположения о моём родстве ввиду близких отношений с обсуждаемым. Через пять минут захотелось взвыть. Через десять руки рвались попытаться удушить говорливого духа. Через пятнадцать, так и не сумев сосредоточиться и придумать что‑либо более умное, ляпнула первое, что показалось наиболее невинным:
— Я его невеста.
Аллилуйя! Да здравствует тишина! Какое же это счастье… но увы, шок у призрака длился недолго:
— Это так неожиданно! — всплеснув ручками, возвестила Алсея. Знала бы она, как это неожиданно для меня! — А ведь он скрывал! Никто ведь и понятия не имел, что непреклонный Кхёрн снизошёл до обычных чувств… хотя… может он просто старался так уберечь тебя от своих недоброжелателей?..
И опять понеслось. Да, мать же вашу… за ногу и об стол! Сколько ж можно‑то? К этому моменту я уже сижу на кровати и нервно сжимаю виски руками, откровенно подумывая, не зажать ли уши? И тут вдруг подумалось: а может? И… вот я уже маленький пушистый комочек, сворачивающийся клубочком на кровати необъятного размера, а дух в шоке смотрит на меня и не решается произнести ни слова.
Увы… и на этот раз её прострация продлилась недолго. А я‑то, наивная, уже и задремать возмечтала!
— Ой… а там, в клетке‑то, наверное, твой ужин? Хочешь принесу?
— О, боги! Убейте меня, чтоб не мучилась! — в ответ взвыла я, но получилось только жалобное–прежалобное: — Мя–я-я–я…
И опять эта балаболка истолковала всё по–своему:
— Не плачь, маленькая! Сейчас всё будет!
На этой оптимистичной ноте дух дематериализовался.
Лежу. И тихо так… зверею…
И вот под аккомпанемент возмущённого мышиного писка возле меня материализуется эта не в меру разговорчивая бестия. Берёт бедную, насмерть перепуганную княгиню Екатерину за хвостик и подносит дрыгающееся похоже уже в предсмертных конвульсиях тельце к моей мордочке. Мышиный усик попадает мне в носик, становится нестерпимо щекотно и, не вынеся пытки, выдаю оглушительное:
— А–апчхи–и-и!
В ответ раздаётся исполненное ужаса истошное:
