Медленно и очень плавно он поднялся на седьмой этаж, на котором прежде размещалось адвокатское бюро Фарнсуорта. Когда Ньютон вышел из лифта, Фарнсуорт уже ожидал его. Юрист был одет как монарх, в серый шёлковый костюм; на его толстом и холёном безымянном пальце сверкал ярко-красный драгоценный камень.
— Хорошо выглядите, мистер Ньютон, — сказал он, пожимая протянутую руку с бережной осторожностью.
Фарнсуорт был наблюдателен, он уже давно подметил, как морщится Ньютон от грубых прикосновений.
— Спасибо, Оливер. Сегодня я чувствую себя особенно хорошо.
Фарнсуорт проводил его по коридору мимо кабинетов к анфиладе комнат с табличкой «ВК». Они прошли мимо целого взвода секретарей, почтительно смолкнувших при их появлении, в кабинет с маленькими латунными буквами на двери: «О. И. Фарнсуорт, председатель правления».
Как и раньше, кабинет был обставлен разными вещицами в стиле рококо во главе с громадным письменным столом от Каффиери[21], украшенным гротескным орнаментом. Комнату, как всегда, наполняла музыка — звучала скрипичная пьеса. Для слуха Ньютона она была неприятна, но он ничего не сказал.
Несколько минут они говорили о пустяках, пока горничная не принесла им чай, — Ньютон научился пить чай, правда, ему приходилось пить его чуть тёплым. Затем они заговорили о бизнесе: положение их дел в суде, организация и реорганизация правлений, холдинговые компании, гранты, лицензии и патентные отчисления, финансирование новых заводов, стоимость старых, рынки, цены, колебания рыночного спроса на семьдесят три наименования товаров, которые они производили сами, — телевизионные антенны, транзисторы, фотоплёнка, детекторы радиации — и более трёхсот других изобретений, на которые они выдали лицензии — от процесса нефтепереработки до безопасного заменителя пороха для детских игрушек. Ньютон чувствовал, что Фарнсуорта изумляет — и сегодня даже сильнее, чем обычно, — его деловая хватка, и умышленно допустил пару промахов в расчётах и деталях. Но ему нравилось использовать силу своего антейского ума в этой сфере — хоть он и понимал, что это тщеславное удовольствие и дешёвая гордость. Те же чувства, наверное, испытывал бы любой из них — он всегда думал о людях как о «них», хотя теперь гораздо больше симпатизировал им, — имея дело с группой проворных и изобретательных шимпанзе. Ньютон восхищался ими и поэтому, со свойственным каждому смертному тщеславием, не мог устоять перед искушением ошеломить их своим умственным превосходством. И всё же, как бы это ни было приятно, он должен был помнить, что люди гораздо опаснее, чем шимпанзе, — к тому же, с тех пор, как земляне в последний раз видели антейца без маскировки, прошли уже тысячи лет.
