— Ну, тогда я воспользуюсь вашим советом и выну ее из рамки, мне так легче будет ее переносить с собой. А если у меня ее похитят? Она ведь представляет собой какую-то ценность.
— Я уже сказал, что ценности для меня она не представляет. Сейчас я думаю лишь о моем внуке. Он — это все, что у меня есть, я ведь слишком стар, он мой единственный наследник. И я прошу тебя выяснить: кто охотится за моим внуком? Кому нужна его смерть? Это надо выяснить раньше, чем невидимый враг сможет нанести следующий удар. Я любых денег не пожалею для выяснения причин его неожиданного падения в кому. Зачем надо было его вылечивать от страшной и неизлечимой болезни, чтобы потом обездвижить, превратить в куклу?
Руперт уже отделил картину от рамки, и вдруг от задней стороны картины отошел какой-то лист. Он перекрывал картину с обратной стороны.
— Это, по-видимому, укрепление, — предположил Корра. — Так многие делают. Я такое видел.
— Не думаю, — сказал Руперт, отделяя картину от листа. — Это, — он отодвинул лист в сторону, — вероятно, бумага, она укрепляла, но и закрывала обратную сторону картины. А вот это, — он перевернул полотно, — уже не похоже на картину.
На обратной стороне полотна, в два вертикальных ряда были написаны какие-то слова. Их было много.
— Это напоминает газетные полосы, — сказал Корра.
— Здесь еле заметны числа, — сказал Руперт.
— Где? Я плохо вижу, — он подошел к рабочему столу и взял очки. Надев их на нос, он приблизился к полотну.
— Вот, здесь, — Руперт указал на три цифры, расположенные по середине полотна, аккурат между двух полос текста.
— Триста тринадцать.
— Или три, один, три, — предположил Руперт. — Текст написан красивым почерком, на языке… не могу разобрать, что это за язык.
— Латынь, — с тяжелым выдохом сказал Корра.
— Откуда вы знаете? — спросил Руперт.
— Я бы не знал, если бы не Ямес. Когда он начал говорить на этом языке, помните, я рассказывал, то мне пришлось уделить этому внимание, и мой приятель с университета показал мне этот язык. Уверяю тебя, это латынь, я в этом убежден.
Руперт вздохнул.
— А почему вы считаете, что это картина. До того, как я разобрал ее, я по правде, тоже так считал. Загадочный монах из средневековья, в обнимку с библией и только.
— Что же это по-вашему, если не картина? — удивился Корра.
— Мне она напоминает не картину, а икону.
— Икону? — задумчиво произнес Корра. — Может быть.
Он пристально и с надеждой, граничащей с отчаянием и мольбой, посмотрел в глаза Руперта. Тот выпрямился, оставив полотно на столике.
