Я жалею? Да, это так. Я и тогда жалел, что все так получилось. Я ведь не этого хотел. Я простил ее измену, предательство. Ведь она была такая легкомысленная и славная. Я до сих пор вспоминаю и люблю ее. Она навсегда останется со мной в моем сердце, и покинет его, когда я покину это здание.
Теперь я подхожу к самому интересному в моем рассказе, — сказал Остапов. В коридоре послышались шаги. Менялись часовые. Он начал говорить еще тише. — Так я стоял на коленях перед решеткой, и вспоминал, со слезами на глазах и болью в сердце, весь прошедший год. Я думал лишь о хорошем, как он сказал. Я простил ее и ее родителей. И тут до моих ушей донеслось еле заметное шептание. Я понял, это он начал читать молитву в мою защиту. Вероятно, он просил у Господа, чтобы тот смиловался надо мной, и простил мой тяжкий грех. Я принял это тихое, и едва слышное бормотание к самому сердцу, и почувствовал огонь в нем. Жар был внутри меня, потом этот огонь спал и куда-то отошел назад, там и остался. Моя спина, она словно горела, колола во многих местах. Но это не было очень больно. Я принял эту боль за наказание, которое мне следовало пройти, чтобы заслужить прощение и очиститься, словно я нахожусь в святом месте. Я говорил себе, что более никогда так не поступлю, и это правда. Я изменился с тех пор. Я верю людям, даже тем, которые не заслуживают этого. Это потом, я узнал, что Герман делал когда-то в юности свои татуировки заключенным.
— Татуировки? — спросил Руперт.
— Да, татуировки. Этот жар и покалывание было не просто так. Это какое-то волшебство. Он оставил на моем теле татуировку. Я не понял, как он мог это сделать, сидя в своей камере, ведь нас разделял коридор. Но поверил, когда увидел в зеркале, случайно. Один из сокамерников сообщил мне об этом. Видать, это помогло мне, ведь меня не расстреляли.
— И что там изображено? — с интересом спросил Руперт.
— Никто не знает, что все это означает, — сказал Остапов и осторожно привстал, так чтобы цепи на его руках не подняли звона.
Руперт обошел стол и стал позади заключенного. Он осторожно поднял низ рубашки на спине у Остапова и увидел… Мелким шрифтом на его спине было что-то написано на латыни. Руперт сразу же узнал каллиграфический почерк Германа Кухта. Дневник ли это? А может какое-то послание или очередное пророчество? Руперт достал свой фотоаппарат и заснял надпись.
— Что вы хотите сделать с этим? — спросил Остапов, садясь на стул.
— Еще не знаю, — ответил Руперт.
