После приземления понадобилось еще сорок минут езды на машине в холодной ночи — и наконец он дома. Родной запах охватил его со всех сторон. И он оказался прав — действительно Валентина приготовила свежую рыбу. После того как он поел, они оба сели рядом, чтобы поговорить.
— Ну, как там? — спросила она. — Тебя выслушали? Что сказал Головин?
— Сидел, как всегда, с умным видом, — ответил он. — Черт побери, я удивляюсь, как может работать Академия, если там сидят люди, подобные Головину, единственное занятие которых стараться ничего не делать и ни во что не вмешиваться.
Она посмотрела на него.
— Надеюсь, ты этого не сказал там. Женя? Головин бы не простил тебе.
— Разумеется, нет. Я не идиот. Но все знали, что я думаю.
— Тебя, значит никто не поддержал?
Его лицо просветлело.
— Кое-кто поддержал. Галия, например. Я иногда думаю, что у него больше здравого смысла, чем у всех остальных людей, вместе взятых. Кроме того, за меня были и сибиряки: Ефремов, Кривицкий, Машуков… Все они говорили, правда, до определенного предела.
— А остальные?
— Были весьма враждебны. Горшков сказал, что я все преувеличиваю. Он намекнул, что я хочу воспользоваться случаем и создать свою персональную империю. Остальные поддержали его, а Головин сидел и улыбался, как китайский божок.
— Но ты же директор Института, — горячо сказала Валентина. — Они должны были…
Солдатов рассмеялся.
— В таком деле нет слова «должны», дорогая. Академия — демократическая организация, а наш сибирский филиал — только часть системы.
— Но ведь это произошло в Сибири!
— Горшков сказал, что это местные и временные явления. И его поддержали метеорологи. Они ведь его люди. Горшков заявил, что нет причин для серьезного беспокойства.
— Горшков — агроном, — презрительно сказала Валентина. — Его дача… «Зил»… американская стереосистема… Неужели ты думал, что он скажет: Да, Женя, ты, возможно, прав. Мы обо всем еще раз поговорим. Едем в Комитет.
— Но я же прав! — упрямо сказал Солдатов.
Она резко встала, пригладила волосы.
— Если ты прав, дорогой, а я думаю, что прав, то скоро это станет очевидностью для всех.
— Это очевидно уже сейчас, если бы Горшков мог это понять. Но Центральный Комитет слушает Головина и Горшкова, а не меня. Нет, со мной все вежливы. Они ценят меня, как самого молодого директора Климатологического института в Советской истории. Умного, талантливого, но молодого! Увлекающегося! Легко возбудимого!
— Подождем и увидим, — сказала Валентина задумчиво. Но он не обратил на это внимания.
