Это невозможно, но Флорентино Ариса пережил своего счастливого соперника. Более того, ему удалось преодолеть неприязнь к себе Фермины Дасы и вернуть ее прежнее расположение. В семьдесят семь лет Флорентино Ариса наконец-то соединяется со своей возлюбленной. Любовь победила.
Овидий эпохи СПИДа, Маркес создал свою "Науку любви", полную веры в человеческое сердце и с надеждой на Божественную благодать.
Марио Варгас Льоса. АМАДИС В АМЕРИКЕ
Перевод Т. Коробкиной
Статья о романе Гарсиа Маркеса "Сто лет одиночества", впервые опубликованная в журнале "Амару" (1967, №3) (Перу).
Выход в свет романа Габриэля Гарсиа Маркеса "Сто лет одиночества" представляет собой литературное событие исключительного значения: своим блистательным появлением эта книга, имеющая необычайные достоинства, традиционная и современная одновременно, американская и универсальная, рассеивает мрачные предсказания, что роман как жанр истощился и находится на пути к исчезновению.
Не говоря о том, что Гарсиа Маркес написал восхитительную книгу неумышленно, возможно, сам того не зная, он сумел восстановить повествовательную традицию, прерванную века тому назад, сумел воскресить широкий, благородный и великолепный литературный реализм, который был у зачинателей романа как жанра в средние века. Благодаря книге "Сто лет одиночества" еще больше окреп престиж, который был завоеван американским романом в последние годы и который продолжает расти и расти.
Роман "Сто лет одиночества" делает просторнее и чудеснее воображаемый мир, возведенный Гарсиа Маркесом в первых четырех книгах; он также означает качественное изменение той неласковой, суровой и удушающей реальности, на фоне которой разворачиваются истории, рассказанные в книгах "Палая листва", "Полковнику никто не пишет", "Недобрый час" и "Похороны Мамы Гранде".
В первой повести этот мир описывается чисто субъективно, в мучительных и мрачных монологах сомнамбулических персонажей, которых преследует смутный рок, отнимая у них возможность общения с другими людьми и обрекая их на трагедию; Макондо - как округ Йокнапатофа у Фолкнера или порт Санта-Мария у Онетти - предстает здесь воображаемой территорией, метафизической прародиной, проекцией вовне сознания человека, отягощенного виной. В последующих книгах этот мир опущен с туманных, абстрактных высот духа на географическую и историческую почву. В повести "Полковнику никто не пишет" он обретает кровь и мускулатуру, то есть пейзаж, людей, нравы, обычаи и традиции, в которых неожиданно узнаются самые избитые мотивы американского бытописательства и креолизма. Но используются они здесь радикально по-новому: не как ценностные, а как обесцененные понятия, не как повод для прославления местного колорита, а как символы поражения, распада и нищеты.
