— Да не гляжу я на тебя и не улыбаюсь! — заорал Улдис. И оба растерянно уставились друг на друга. Придис захохотал первый. Улдис подхватил, и нахлынувшее веселье смело все недоверие. В молодости это быстро делается.
В «Арбайтсамте» уладить дело было нелегко, там не хотели оставлять молодого парня в небольшой слесарной мастерской — вокруг большие предприятия в голос выли от нехватки рабочих рук. Янис «подмазал» и получил согласие «на неопределенное время». Все возликовали. Жизнь покатилась в полном согласии. Придис был шикарный малый. С металлом он управлялся не очень хорошо, зато был мастер рассказывать охотничьи были, подражать голосам птиц и животных. Он изображал, как петух ведет себя в своем гареме, как куры ревниво кудахчут друг на друга. Ревел лосем в любовную пору, заливался тетеревиной песней на току. Мычал за целое стадо, идущее по лесу, и рассказывал, что быть пастухом самое паскудное дело на свете. Улдис никогда «не крутил хвосты коровам» (выражение Придиса), поэтому с живым интересом слушал рассказы о таком чужом для него мире — о мире, состоящем из угрюмых еловых лесов, светлых сосновых боров, подлесков, топей, перейти которые мог только лось, когда растопырит клешни своих копыт. В этом мире были свои законы, были таинственные чащобы и взгорки с коричневыми боровиками, низины, красные от брусники, мочажины с кочками, где, как на пуховике, лежит клюква, и ягода там в сустав мизинца, и каждую минуту может поднять голову гадюка. Там были вырубки, заросшие высокой сочной травой, где росистым утром, как на купанье, сходится стадо лосей, мелькают пугливые серны, воздух свежий и бодрящий, румяное солнце горит сквозь вершины деревьев, и его приветствуют писк, визг, щебет, рев, мычание — тысячеголосая лесная жизнь. Улдис никогда не был ни охотником, ни рыбаком, никогда не изучал язык зверей и птиц. А сын лесника Придис не только умел рассказывать, но и знал лес. Он пас коров, валил лес, охотился. Осенью ездил по округе с молотилкой помощником машиниста — был такой ящичек, цеплявшийся к «фордзону», с ним легко было пробираться по дальним и узким лесным дорогам от усадьбы к усадьбе. Через несколько сезонов Придис уже возомнил себя механиком, потому и отправился с Янисом в Ригу. Ничем особенным он себя здесь не проявил, даже не смог вжиться в городскую среду, скучал по родной стороне, но с возвращением туда что-то тянул.
Как будто он почвы под ногами лишился. Но веселья своего Придис не утратил, хотя порой оно было довольно кисловатое и охотничьи рассказы выглядели попыткой отгородиться от всего, что навязывала чужая, неприятная рижская жизнь. Янис это хорошо заметил, когда Придиса навестила в мастерской знакомая девушка из родных мест. Кажется, гостья была красивая (Янис же восхищался только Лаймдотой, пусть ее и не было рядом), даже совсем городского облика. Она, как и Лаймдота, училась в гимназии, а жила у родственников, где временно пристроился и Придис; ей понадобился второй ключ от двери, а Придис только растабарывал, не спеша с делом, пришлось Улдису взяться за работу. Придис сиял — не из-за самой девушки, а потому, что она сегодня получила письмо из дома. Как там живут в волости, что нового в «Спрунгисах», в «Налимах»? А в «Клигисах»? Девушка отвечала сдержанно, даже холодновато, видно было, что родная волость ей так же безразлична, как сам Придис, и что она с нетерпением ждет ключа. Улдис работал, даже не глядя на них, как будто совсем уйдя в себя. «Извольте», — протянул он наконец ключ, но Придис выхватил его и придирчивым взглядом мастера сравнил второй ключ с оригиналом. Когда гостья начала рыться в сумочке, он великодушно заявил: «Какая там плата, дарю», — как будто он сам и делал это. Улдис не возразил, продолжая возиться у тисков, но время от времени украдкой поглядывал на девушку. Та же видела одних грязных, непривлекательных парней. Даже воздух здесь был какой-то застойный, душный. «Ну, мне пора! Спасибо, Придис, спасибо!» — быстро бросила она и исчезла. Придис тут же притих, поскучнел, но через минуту пустился в рассказы о своей знакомой. Вместе в начальной школе учились, Придис на класс старше; лихая девчонка была: только Придис ее за косу — она ногтями в глаза. В детстве ничего особенного в ней не было, а теперь вон какая красотка. И кавалеры есть — и в мундирах и без мундиров. Янису почему-то казалось, что Улдис тут же засыплет Придиса ехидными расспросами насчет этой стройной белобрысой пустельги, которая так ловко воспользовалась чужим трудом и смылась, не заплатив ни пфеннига. Но ошибся, Улдис ни о чем не спросил, даже никакого замечания не отпустил.
