Вот и сегодня на зубчатых вершинах Акаро сгущаются свинцовые тучи. «Надо спешить, скоро, наверно, начнется снегопад», — думал Абдулатип, поднимаясь на склон большого утеса, похожего на огромный сундук. Когда‑то утес сорвался со скалы, закрыв собой дорогу к аулу. Абдулатип любил приходить сюда, греться на камне и мечтать. Здесь ему никто не мешал. Но сейчас надо было торопиться. «И откуда только эти тучи?» — с тоской думал он, глядя на быстро темневшее небо со стороны Акаро–горы.
Чем ближе подходил он к аулу, тем тоскливее становилось у него на душе. Сейчас опять он увидит злые ненавидящие глаза Издаг, услышит ее скрипучий голос.
Абдулатип пошел медленнее. И тут вдруг заметил внизу, возле камня, едва пробившуюся молодую травку. Солнечный луч играл на ней. «Да это же подснежники», — удивился Абдулатип. В прошлом году в поисках их он чуть ли не все горы облазил, а сегодня — нате вам, выросла прямо у него на дороге.
Подснежники! Первые цветы. Того, кто увидит их первым и принесет в аул, крестьяне по обычаю награждают подарками, чуть ли не на руках носят. А как же. Ведь они — вестники весны, теплых солнечных дней.
Но сегодня, увидев горевшие под лучами солнца цветы, Абдулатип не ощутил радости и у него не появилось желания нарвать их. Не обрадовали его и первые ласточки, летевшие в аул как вестницы весны. Ему было горько оттого, что вот снова он возвращается домой, где хозяйничает Издаг. «Она такая же злая, как хозяин Дарбиш. Как он сегодня бил Хабиба! А он, Абдулатип, не мог помочь другу. Зато дядя Асадулла помог. И он нравится ему, Абдулатипу, хотя Издаг и говорит, что он враг его отца. Нет, не может такой, как Асадулла, быть его врагом. И товарищ Атаев хвалил его. Все знают, какой он храбрый и добрый». При воспоминании об Атаеве у Абдулатипа потеплело на душе. Он снял шапку, потрогал звезду: на месте ли. Еще раз взглянул на подснежники, на едва пробившуюся зеленую травку возле них.
Абдулатип присел на камень и посмотрел в сторону Седло–горы. Там клубились белые облака, и постепенно Абдулатипу стало казаться, что они превращаются в белого коня. Вот конь спускается с Седло–горы и мчится прямо к утесу. Сейчас Абдулатип вскочит на него. «Ты настоящим джигитом стал, мальчик, — слышится ему голос дяди Мирзы, мастера из Цудахара. — Вот тебе шашка, скачи к товарищу Атаеву». Мечты Абдулатипа прервал стук копыт: со стороны базара на своем сером коне скакал сын Дарбиша, Назир, в черкеске, с кинжалом за поясом, а за ним следом — всегда сопровождавший его сын пастуха — Абид на хозяйском коне. Они ехали к пруду поить коней. Конь Назира, старый и послушный, был богато оседлан. Назир любил проехаться на нем по бедняцкой части аула на зависть ребятишкам, высыпавшим из своих саклей: они долго смотрели ему вслед. Ведь даже у их отцов не было коней.
