Избранное | страница 39




То же касается и философии. Ибо Аристотель хотел вступить в полемику со своими предшественниками и многое обновить. И хотя он был мудрейшим, но и у него были неудачи, и, как очевидно, [многие] темные места его мудрости не прояснены вплоть до настоящего времени. А Авиценна был первым, кто восстановил среди арабов философию Аристотеля во всей ее полноте. Ибо [до того] большинство философствующих его [т. е. Аристотеля] не ведала. Ведь до Авиценны, который философствовал значительно позже эпохи повелителя [сарацин] Магомета, философию Аристотеля затрагивали немногие, да и то незначительно. Но Авиценна, который был главным толкователем и последователем Аристотеля, претерпел множество нападок со стороны других. Ибо Аверроэс, наиболее значительный после него [комментатор Аристотеля], и другие критиковали Авиценну сверх всякой меры; но в сии времена он пользуется авторитетом у мудрых, что бы там ни говорил Аверроэс, которого также знаменитые в ученом мире мудрецы долго не признавали, отвергали и опровергали — до тех пор, пока позже не стало ясно, что его мудрость вполне достойна, хотя кое в чем он и не столь хорош. В самом деле, мы знаем, что в наше время в Париже имел место длительный запрет на естественную философию и метафизику Аристотеля и ее толкователей Авиценны и Аверроэса, и из-за грубого невежества их книги были запрещены, и тем, кто их читал, в течение длительного времени угрожало отлучение от Церкви[93].


И если дело обстоит таким вот образом и мы, современные люди, пересматриваем [труды] вышеуказанных мужей, как философов, так и святых, и знаем, что любое добавление и умножение мудрости, ими сделанное, достойно всяческого одобрения, хотя во многом другом им [чего-то] недоставало или же, [напротив], имелись излишества, и кое в чем они должны быть подправлены, а в ином — необходимы пояснения, то нам ясно, что те, кто в различные времена противодействовал свидетельствам истины и пользы, которые были предъявлены этими вышеуказанными мужами, чрезвычайно заблуждались и были в этом смысле крайне порочны; но они делали эго из-за выпячивания [собственного] знания и из-за [своего] невежества. Следовательно, мы должны применить тот самый аргумент к самим себе, чтобы тогда, когда мы отвергаем и поносим то, чего не знаем, мы понимали, что это происходит из-за защиты собственного невежества, чтобы выше вознести то малое, что нам известно…


Глава Х

Здесь надо различить две вещи, а именно похвальбу самонадеянным знанием и бесплодное оправдание невежества. Касательно первого мы должны указать, что поскольку истины Бога и творения неисчислимы и в какой угодно из них имеется бессчетное количество степеней, то надлежит, чтобы всякий знал немногое, а потому никто не должен похваляться множественностью познанного. И поскольку наш разум так относится к величайшим [вещам], как глаза летучей мыши — к солнечному свету (как сказано ранее в соответствии со словами Философа), надлежит, чтобы мы знали достоверно лишь немногое; ведь то, что наш разум познает с легкостью, несомненно, весьма скромно и незначительно, а чем с большим трудом он мыслит [нечто], тем более благородным является то, чего он достиг. Но все то, что наш разум может помыслить и познать, должно быть недостойным того, во что ему изначально положено верить в силу собственной немощи (к таковому относятся Божественные истины и многие тайны природы, а также искусства, дополняющего природу, о чем изначально не может быть никакого человеческого разумения). И надлежит, чтобы в святых истинах славы и благодати [человек] достиг разумения с помощью опыта внутреннего просвещения, данного Богом, а к постижению тайн природы и искусства его привел чувственный опыт.