.
Но после того как Церковь избавилась от заблуждений ложной математики, католические учители стали заниматься истинными математическими исследованиями, и это продолжалось до того, как некие богословы, не знавшие могущества философии и заблуждений магического искусства, стали в силу этого осуждать математику в публичных и частных лекциях, проповедях и беседах, что привело сперва к величайшему разрушению философии, а затем — к умалению величия богословия и к урону для Церкви, всего государства верных и [процесса] обращения неверных, что по большей части уже показано, а оставшееся будет показано в дальнейшем, поскольку незнание математики ведет к незнанию всего могущества философии. А если страдает истина философии, то наносится ущерб и богословию, которое пользуется могуществом философии, не только безотносительно, но и в отношении устроения Церкви, управления государством верных, обращения неверных, кому это предопределено, а также опровержения тех, кого, согласно предопределению, [обратить невозможно]. Но эти богословы ошибаются не только в [том, что безосновательно отрицают возможность познания будущего с помощью математики, но и в том, что из-за части [этой науки], к которой они по собственному невежеству испытывают отвращение, они отвергают ее целиком. Ибо хотя среди частей философии есть много бесполезного и малоразработанного и [даже] есть кое-что ошибочное, тем не менее, сама философия никем не может и не должна осуждаться. Поэтому, поскольку все части математики, отличные от той, которая связана с суждениями [астрономии о вещах подлунного мира], рассматриваются как всецело полезные для богословия, Церкви, государства, обращения и опровержения неверных и для всей философии, и поскольку установлено, что в той части, которой приписываются таковые суждения, нет ничего, что стоило бы отвергнуть, но имеется, кроме того, много прекрасных [сведений] о свойствах небесных вещей, «втором звезд»[229] и прочих вещах этого мира, то ясно, что вышеуказанные богословы полностью ошибаются, решаясь отвергать из-за одной части, которую ошибочно осуждают, все остальное, нисколько не запятнанное и имеющее великую пользу. И, кроме того, даже если бы часть [математики, связанная с суждениями астрологии о вещах подлунного мира] и стоило обвинять, тем не менее, прочие части, касающиеся природных и небесных [вещей], нисколько не пятнают [христианскую] веру.
Но касаясь вещей человеческих, истинные математики не дерзают говорить о полной достоверности: они рассматривают то, каким образом тело изменяется под влиянием неба и как изменения тела побуждают душу к совершению действий — как частных, так и публичных, каковая [душа, тем не менее], сохраняет во всем этом возможность для свободного выбора. В самом деле, хотя [небесные тела] и не вынуждают разумную душу совершать свои действия с необходимостью, они, тем не менее, могут настойчиво подводить и побуждать ее к ним, так что она охотнее возжелает то, к чему склоняют ее силы небесных [тел]. Точно так же мы видим, как люди под влиянием страха или любви и т. д., порождаемых общественным мнением, сильно изменяют свое отношение к чему-либо и охотнее желают того, чего прежде не желали, хотя они и не были с необходимостью вынуждены [делать это] так, как тот, кто [застигнутый бурей] в надежде на спасение выбрасывает в море драгоценные товары. Кроме того, мы видим, что species, или силы вещей подлунного мира, изменяющие наши чувства (даже species видимого и слышимого, которые наименее сильно изменяют тело), столь сильно побуждают людей к желанию того, о чем ранее им не было никакого дела, что иногда ни смерть, ни позор, ни страх не останавливают их, пока они не обретет желаемое: так те, кто видит или слышит о приближении своих врагов, ищут любых предлогов, чтобы отомстить им. Равным образом и люди, преданные чувственным наслаждениям: при возможности удовлетворить свою страсть в отношении вещей видимых и слышимых ими, они действуют как неразумные животные, против всякого суждения разума, охотно избирая то, к чему испытывают влечение.
