Рассказы чекиста Лаврова [Главы из повести] | страница 14

В конце января двадцатого года в Бичуре состоялся съезд трудящихся Прибайкалья. Он обратился с пламенными словами ко всему трудовому народу.

«Товарищи рабочие, крестьяне, казаки и буряты восставшего Прибайкалья! — говорилось в принятом воззвании. — Мы восстали против наших насильников, разорителей наших сел и деревень, расхитителей народного хозяйства, против банд Семенова и его союзника — Японии... Мы клянемся не сложить оружия до полного уничтожения контрреволюционной реакции...»

Началось массовое изгнание интервентов и белогвардейцев с советской земли.

В Бичуре жизнь входила в нормальную колею. На месте сожженных домов поднимались новые. Крестьяне готовились к весне: без хлеба нет жизни.

Семь лет прожил Григорий Афанасьев тихо и мирно: пахал землю, сеял и убирал хлеб, ездил на базар, встречался с соседями. Как человека грамотного и заслуженного — получил тяжелую отметину в боях с самураями — его выбрали секретарем сельского Совета. Пост хоть и небольшой, а все же почет со стороны односельчан, и жалованье никогда не лишнее в хозяйстве.

Но шпионская служба, как зыбкая трясина: стоит ступить на нее — затянет.

Поздней осенней ночью в ставень окна, выходящего в ограду, кто-то осторожно постучал. Так стучится только худой человек. Дрогнуло сердце Григория. Накинув на плечи полушубок, он вышел в сени и спросил, кого надо. В ответ назвали его имя.

Вошли в избу, Григорий засветил семилинейную лампу, висевшую под матицей.

Перед ним стоял высокий сутулый мужчина в кожаном картузе, брезентовом плаще с капюшоном и добротных яловых сапогах.

— Не признаете, Григорий Иванович? — спросил мужчина, стягивая картуз и отбрасывая полы плаща.

Григорий вроде бы признал в ночном госте капитана Корецкого — офицера для особых поручений при штабе Семенова, но побоялся ошибиться, ответил уклончиво:

— И признаю и нет.

— Капитан Корецкий.

— Так, так... Раздевайтесь. Откуда? Куда? — Григорий суетился, ковыляя по горнице.

— А я тебя не узнал бы, — признался Корецкий, переходя на «ты» и оставляя без ответа вопросы хозяина. — Вон как перемололо тебя...

— Да, укатали сивку крутые горки. Полторы ноги осталось. Лишь бы на земле устоять, ветром не сдуло бы...

Корецкий снял плащ и стеганку. В пестрой рубашке и сером засаленном пиджачке, он был похож на бухгалтера захудалой артели.

Прошли в заднюю избу, подальше от настороженных вздохов Евлампии, и Григорий вновь повторил свои вопросы.

— Оттуда. Пока к тебе, — коротко ответил Корецкий, пристально всматриваясь в Григория. — Вот письмо от Григория Михайловича, — добавил он, подавая Афанасьеву конверт.