Нам с новым моим дружком Ваней такая нескладная жизнь в конце концов надоела. Уволились, взяли документы и сели на первый попавшийся поезд в сторону Москвы. Привез он нас в Куйбышев. Деньги кончились (их, естественно, и было-то — кот наплакал). Красть в незнакомом городе страшновато. Да тут еще услыхали, что вышел Указ от 4 июня 1947 г. За кражу теперь могут дать лет шесть, а то и десять. До поры решили завязать.
Ходим по городу, читаем объявления. Одно из них нас заинтересовало: приглашались рабочие всех специальностей на стройку в город Воронеж. Приходим на вербовочный пункт. Там смотрят наши документы. «Вроде все в порядке, — говорит вербовщик. — Да уж малы вы больно для восемнадцати лет». — «Маленькая собачка — век щенок», — шутит его напарник. «Убедил, берем», — решает первый. Заключаем договор, у нас отбирают паспорта, дают подъемные, и мы едем в Воронеж.
Город весь в руинах. С трудом находим свое предприятие — кажется, Мостозавод. Нас поселяют в бараке. В комнатах здесь по двенадцать-пятнадцать человек, но ничего, жить можно — тепло и как-то даже уютно.
Работу дают нетяжелую: поливаем водой из шланга бетонные плиты или еще что-то делаем в этом роде.
На стройке знакомлюсь с молодым человеком лет двадцати пяти. Звать его Леша. Женат, живут они с Ниной в соседнем с моим бараке, где им дали небольшую комнатку. По воскресным дням Леша надевает военную гимнастерку, и они идут на танцы или в кино. На груди у него гордо поблескивают два ордена Славы.
Подружившись с Лешей, я стал часто бывать у них дома. Весельчак и балагур, свои остроты он то и дело замешивал на «фене». Как-то я не удержался, спросил, откуда он знает «блатную музыку». Алексей рассказал такое, во что сразу трудно было поверить.
До войны был он вором-«медвежатником». Его рукам любой сейф поддавался. Однажды залетел по-крупному — десять лет дали. Когда началась война, из лагеря отправили в штрафную роту. Напросился в разведку, не раз добывал ценные сведения, брал «языка». Был трижды ранен и опять возвращался на фронт. Судимость с него сняли. А за храбрость и смекалку солдатскую получил две почетные награды, не говоря уже о медалях.
Родных у него после войны никого не осталось. Потому, наверное, и был ко мне добрым, старался чем-то помочь, накормить домашним обедом. Нина тоже встречала меня, как своего.
С Лешей говорили мы много и обо всем. Но что показалось мне странным: не раз и не два, порой без всякого повода, возвращался он к одному и тому же: «Завязал я — понял? И точка. Жена добрая и красивая, скоро мне сына родит. Жить хочу, как люди… Понял, братуха»? Я ему верил, но удивлялся: зачем он все это повторяет…
