— У машины пропуск. Пропустить, — сказал капитан. — ЗИЛ сто тридцать зеленого цвета… ноль один семнадцать… Ну, куда ты прешь?! — вдруг закричал он в сторону и бросил бумаги на колени водителю.
— Поехали… — сказал Лешка.
Грузовик впереди взревел и отъехал назад, освободив проезд.
Через три километра их еще раз остановили, километров через десять опять, но они проехали…
Через пять часов грузовик подъезжал к Свердловску.
— Слушай меня внимательно, — заговорил Лешка. — Сейчас я выйду, а ты поедешь в Челябинск. На сигналы ГАИ не останавливаться, ехать без остановок, — он подумал и добавил: — Можешь остановиться только для заправки. Все. В Челябинске очнешься, но меня забудешь.
Вскоре показались огни Свердловска, и Лешка остановил машину…
В Свердловск он въехал на рейсовом автобусе, подумав, что и здесь его могут ждать на дороге, а лишняя страховка ненужной не бывает…
Лешка с Верой шли по городу.
Впереди показалась церковь с золотыми куполами и крестом, как будто плывшим среди облаков по небу…
— Давай зайдем, — сказал Лешка.
Они вошли в церковь и прошли в левую половину, где было посвободней. Тихо пел хор. Монотонно, изредка повышая голос, говорил священник. Мерцающие огоньки свечей, отражающиеся на темных ликах икон и золоте подсвечников, воздух, густой от запаха ладана и дыма догоравших свечей, — все это настраивало на смирение, рождало в душе тихую боль и радость одновременно… Рядом с Лешкой стояли старушки, женщина в черном платке, худой молодой парень смотрел на икону неподвижным взглядом…
— Постоим… — тихо сказал Лешка.
Вера кивнула.
Где-то внутри родилась тоска, может, и не тоска, а что-то непонятное, но властное, и это заполняло Лешку. Вдруг захотелось заплакать и рассказать, как ему тяжело, как жалко свою проклятую жизнь, жалко Веру, свою загубленную молодость, мечты и все-все хорошее, что было в нем когда-то. Хотелось плакать, положив голову на чье-то плечо, проклинать всех и вся и просить милости, кричать и выть…
«Господи, если ты есть на свете! — мысленно заговорил Лешка. — Прости меня… Я был чистым, я был честным, но я не виноват, что сделался таким. Не я! Где ты был, Господи, когда меня били менты на следствии, где ты был, когда народный заседатель спал за столом в суде в то время, когда решалась моя судьба?! Где ты был, когда меня, раздетого до белья, бросали в промороженную камеру?»
Он глотнул воздуха пересохшим горлом…
«Почему все так сложилось, Господи?.. Господи, ты все знаешь, ты знаешь, как я дошел до этого. Сотвори чудо! — он уже кричал, хотя ни одного звука не сорвалось с его губ. — Сделай так, чтобы я не принес ей несчастья! Сделай так, чтобы она не пострадала, ведь я по своей слабости втянул ее! Ты знаешь, что она ни в чем не виновата, но я не могу заставить ее забыть себя!.. Не могу я, Господи!!! Я не могу оттолкнуть единственного родного человека, который верит в меня, не могу!.. Оставь ее, господи, сделай ее счастливой, пусть даже и мне ты не поможешь…»
