Коплан расточительно отправлял удары коленом, кулаком, ребром ладони и локтями. Однако его противники, невероятно выносливые, молниеносно приходили в чувство и вновь набрасывались на него.
Франсису каким-то чудом удалось подняться и применить к одному из них прием дзюдо. К сожалению, другой японец повторил свой удар головой, отправив Коплана на пол лицом вперед. Он снова поднялся, но в эту секунду внес свою лепту выжидавший удобного момента Гельмут Баутен. Он оглушил Франсиса сильным ударом по голове рукояткой пистолета. Коплан утратил чувство времени. Его падение вперед казалось ему бесконечным. Он погружался в черный океан, мягкий, как вата, и абсолютно нереальный.
Необычайное ощущение удушья вывело Коплана из небытия. Его больную голову сверлили мысли: где я? что со мной?
Он лежал в полной и липкой темноте. Его руки и ноги были связаны. Он был накрыт с головой старым покрывалом.
Он попытался приподняться, но не смог. По его шее проходила веревка, привязанная к ногам, которая не позволяла ему встать.
Чтобы избавиться от покрывала, лишавшего его воздуха, он съежился в клубок, и ему удалось выкатиться.
Кровь в его жилах застыла от того, что он увидел: язык пламени керосиновой лампы лизал деревянную балку потолка, которая потрескивала.
«Сволочи! Они решили зажарить меня заживо в своей декорации!»
Пламя упрямо кусало сухое дерево балки.
В следующий момент балка была объята пламенем.
Сначала робкое и неуверенное, оно охватывало тесаную доску с жадностью гурмана. Внезапно оно с игривой легкостью прыгнуло на другую доску, а затем устроило пляску на другом конце комнаты.
Коплан изо всех сил пытался подтянуться ближе к двери. Несмотря на головную боль, он прилагал усилия, чтобы открыть дверь своим разбитым черепом.
Напрасный труд. Она была заперта.
Огонь распространялся с невероятной скоростью, уже охватил боковые стены, в комнате стояла невыносимая жара.
Коплан не отчаивался. Он знал, что где-то неподалеку должны быть Осани Коно и его люди. Однако при условии, что контакт не был нарушен.
Прошло еще пять минут. Теперь Коплан находился в раскаленной печи: загорелся второй этаж, пылали горящие головни, трещали стены. На Франсиса падали обуглившиеся остатки брусьев, и он корчился и извивался, чтобы уклониться от них. Пламя становилось прожорливым, а дым — более едким и густым.
На голову Франсиса свалился деревянный обрубок, уронив его, как мешок, и воспламенив прядь его волос. По комнате распространился жуткий запах.
