Так проживал наш герой изо дня в день, из года в год и дожил наконец до весны текущего года, двадцать третьей в его жизни. После Фоминой недели случилось как-то Алеше блуждать по Пескам и их окрестностям; мыкаясь из улицы в улицу, из переулка в переулок, он дошел незаметно до Таврического сада, а так как ворота были отперты, то Перепелкин и поспешил войти. Весенний воздух, кое-какая зелень, плесень на воде, заросшие дорожки и дуплистые ободранные деревья — все располагало к мечтательности и уносило мысли к далеким временам счастливого детства, с сказкой и песней няни, с музыкой-речью матери, звонкими голосами сверстников, играми, забавами, а порой и подзатыльниками отца. Вот идет себе Алеша, идет да мечтает, мечтает да поет «Черную шаль», вдруг он видит впереди на той же дорожке огромный шиньон, к которому было пришпилено живое существо; всматриваясь пристальнее в шиньон и существо, Перепелкин, хотя и не без труда, узнал, однако, в этом последнем девушку. Рядом с шиньоном и девушкой шел какой-то молодой человек и старался завести разговор. Алеша ускорил шаги и нагнал интересную пару.
— Вы есть прелестны! — приставал неизвестный модой человек.
— Ах, оставьте меня, ради бога! — вымолвила спутница.
— Вы есть ангел!
Спутница потупила глаза и молчала.
— Я в вас влюбимшись, за вашу красоту.
— Послушайте, оставьте меня, прошу вас, — умолял шиньон.
Но все просьбы и мольбы несчастной девушки оставались напрасными: дерзкий мужчина продолжал прилипать, и наглость его росла с каждой минутой. Будучи от рождения враг всяких скверностей, Алеша не вытерпел и, подскочив сзади к незнакомцу, дал ему такого киселя, от которого презренный ферлакур[2] вспахал носом землю и наполнил воздух криками: «Караул! режут!» Не желая подвергаться всем последствиям этого неприятного пассажа, Алеша с надлежащей сообразительностью подобрал полы своего пальто и задал такого стрекача, что лишь пятки засверкали в воздухе; шиньон с не меньшей стремительностью последовал за ним, а злополучный любезник встал и пошел к канаве — всполоснуть свою физиономию.
— Благодарю вас, благодарю вас! — воскликнула со слезами девушка, хватая Перепелкина за руку. — Я вам по гроб жизни обязана, — прибавила она, рысью вбегая в ворота и галопом поспешая далее. «А кисель был хорош», — подумала она, исчезая.
