— Ваня, — вдруг сама себя прерывает она, — ты знаешь, я больна, может умру скоро… Ваня, не горюй тогда, не приходи в отчаяние. Живи, голубчик, для пользы других. Много таких бедных, как ты, и все они нуждаются в помощи. Бейся, мучайся, но все-таки выходи на светлую дорогу. Пусть насмешки и обиды сыпятся на тебя, — это все пустяки, — служи честно своему делу, не обращая на них внимания… Помни, что все мы, живущие на этом свете, обречены мучаться, — ужасно торопилась она, — но пусть это мучение будет не за себя, а за других… — Она остановилась, чтобы перевести дух: кашель начинал душить ее.
Ваня сидел убитый и несчастный. Все розовые мысли его мгновенно улетели. Лиза хотела начать опять, но в эту минуту позади их раздался чей-то легкий смех. Она вздрогнула и оглянулась. Волчок громко залаял. Шагах в пяти, сиявший и улыбавшийся, стоял Иван Степанович Зыбин. Масляная физиономия его, с нахальным, самоуверенным выражением, казалось, вся горела в солнечных лучах. Он тихо подступал, поигрывая цепочкой и стараясь быть изящным.
— С первоначалу должен почтительнейше просить извинения на счет своей смелости, — элегантно начал он, прижимая руку к сердцу. — Потому нежная пара сидит, все равно, как два голубка, и вдруг на них нападает коршун злодей. Трогательно и умилительно! — заливался он мелким смешком.
— Оставьте нас, — проговорила громко Лиза, но он нахально продолжал лезть.
— Где же-с душа ваша великая, когда грешника отталкиваете от себя? Потому я тоже сострадания добиваюсь, как вы изволили это выразить, и по сему случаю к вам-с пришел.
Его глаза вдруг заблестели каким-то огоньком. Ванька сидел бледный, с горевшими глазами.
— Так не извольте-с стесняться, — снова начал Зыбин, разваливаясь около Лизы. Она вскочила, твердо выжидая, что будет дальше. — Чего же-с испугались, мы не тронем, а если что и будет, то лишь от избытка чувствий, — все лез он с тем же огоньком в глазах. У него даже порвался голос, он замолчал и только смотрел на нее. — Ну, ты, убирайся, — вдруг закричал он Ваньке странным, прерывавшимся голосом, кидая ему двугривенный.
— Не уходи, Ваня, — прошептала Лиза, — он не посмеет нас обидеть. — Она все сильнее бледнела, опираясь на ствол березы. Что-то небывалое до сих пор совершалось в ее душе. Что-то нестерпимо жгучее разливалось по всему существу Лизы, не прорываясь наружу.
Зыбин вдруг порывисто охватил ее рукой и с гадким, скотским выражением, близко наклонясь к ней, заглянул в лицо. Оно было мертвенно-бледно, но ему было все равно.
