На Волге | страница 25



Действительно, Ванька, с книгой за пазухой, бежал под окнами школы. Щеки его раскраснелись, шапка съехала на затылок, кудри рассыпались, как тонкие черные змейки. Через несколько минут Ванька вошел в комнату и оцепенел, увидя отца.

— Слышь, сюда с этих пор и ноги не показывать, ни шагу! — закричал на него, все сильнее хмелевший, Василий. — Ишь, словно нищий, пороги обивает. Ступай-ка домой подобру-поздорову, а книжонку-то брось. Кланяйся да пойдем, — и, поклонившись Лизе, он вышел. Ваня стоял потупя голову, исподлобья печально на нее посматривая. «Господи, за что послал!» — шептал он про себя. Отец его толкнул, и оба исчезли.

А Лиза сидела и мучилась опять. «Ваня, Ваня, голубчик! Не дают ему жить». Но она не может его оставить. Скоро занятия в школе кончаются, тогда она станет ходить к нему в лес. И опять толпой нахлынули мысли.

«Трудно выйти из своей среды. Сколько гибнет несчастных, которые жаждут познаний, и все-таки пропадают, именно потому, что у них явились другие стремления. Масса безжалостна ко всему, что возвышается над ней. Деспотизм есть главное отличие посредственности. Она труслива, но вместе с тем назойлива, и таких бедных Ваней будет преследовать без конца. Он — нищий духом, и за это страдает. Вот сейчас как он посмотрел… У ребенка такой взгляд».

Что-то мрачное выступало перед ней, совершенно уничтожая недавнее ее успокоение; будто сгущалась ночь. И вся будущая жизнь Вани предстала в ее воображении такою же безотрадной, как ее. Те же стремления могут быть и у него в постоянной борьбе с мелкою действительностью.

«И через меня он может быть несчастлив, — ведь это я открыла перед ним целую неизвестную ему область, — застонало вдруг у ней в груди. — Ваня, прости, прости, если зло тебе сделала. О, ведь это ужасно с самыми чистыми стремлениями все-таки быть вредной. А кругом одна пустыня, никто не поможет, не откликнется. Где истина? Где та дорога, по которой смело можно идти вперед, без боязни и заблуждений? Ваня, прости же, ты знаешь, что я люблю тебя, — вся в изнеможении от внутренней борьбы мучилась она. — Ведь хотела тебе только счастья принести. — Она откинулась на спинку кресла; глаза с каким-то отчаянием смотрели вдаль. — Только бы ненависть не явилась к Василью и всем таким. Ведь они не ведают, что творят, — нужно и их любить, а не могу. О, помоги, помоги Господи! — почти застонала она, закрываясь руками. Лицо ее горело, губы были воспалены и сухи. — Господи, да неужели придется все бросить?… Неужели польза немыслима?… В ту ночь, когда ушла от отца, казалось, что весь мир ждет твоей ласки… А теперь… Ведь не пересоздашь… Только усложнишь горе, внеся самосознание в их грубую жизнь. Эти новые запросы — не одно ли мученье?… Не лучше ли полная тьма? Теперь страдают и умрут покорные… Тогда борьба… Что же делать?» — застыл вопрос и приостановил все мысли. Некоторое время ни один звук не будил ее сосредоточенного состояния.