Картины Парижа. Том II | страница 23

Я хотел бы, чтобы все пиротехники королевства обанкротились; роскошь наших празднеств всегда приводит к каким-нибудь несчастным случаям. Можно ли спокойно смотреть, как взрывается в воздухе то, что могло бы прокормить в течение целого года сотню бедных семейств? Как можно платить так дорого за столь краткое удовольствие?! Я предпочитаю неаполитанские народные празднества^>{48}, во время которых могучих ладзарони^>{49} угощают обедами, продолжающимися целых три дня, и вдобавок дарят им еще по рубахе.

Совершенно непонятно, как могли избрать местом для фейерверков Гревскую площадь. Как могли воздвигнуть памятник монарху на той самой мостовой, где были четвертованы Равайак^>{50} и Дамьен^>{51}? Каким образом мифологические эмблемы народного ликования могут следовать за колесованием и кострами, как можно воздвигать герб Франции на том самом месте, где три дня перед тем эшафот был залит кровью преступника?! Зачем и почему члены муниципального совета разрешают все это? Почему? Потому, что они хотят видеть из своих окон с одинаковыми удобствами и праздничные огни и виселицу.

Видели ли вы, дорогие читатели, действительно прекрасный фейерверк? Таким был фейерверк, устроенный однажды покойным датским королем^>{52}. Он приказал воздвигнуть помост; народ приготовился уже насладиться видом римских свечей, треском петард, искрящимися мимолетными снопами ракет, когда четыре герольда в великолепных одеждах внезапно появились на четырех углах помоста. Каждый из них развернул по листу бумаги. Народ умолк. Это был преисполненный великодушия эдикт, отменявший четыре наиболее тягостные налога на съестные припасы.

Описывать фейерверк излишне. Никакие слова не могут передать стремительность, блеск и грохот этих сверкающих лучезарных снопов огня, которые чаруют взоры, не раздражая их, и услаждают слух, не потрясая его. Однако нужно описать пышные банкеты, устраиваемые для народа щедрыми эшевенами.

Все эти угощения хороши только в описаниях. Вблизи они просто жалки. Вообразите себе подмостки, с которых бросают неочищенные языки, сосиски и маленькие хлебцы. Даже лакей сторонится от летящей в него колбасы, которую ради забавы с силой швыряют чьи-то руки в гущу толпы. В руках этих наглых благотворителей хлебцы превращаются в булыжники. Вообразите затем две узких трубки, из которых льется довольно скверное вино. Носильщики Крытого рынка и извозчики соединенными усилиями привязывают жбан к длинному шесту и поднимают его вверх. Вся трудность заключается в том, чтобы пристроить жбан к трубке, так как возбужденная и жадная толпа то и дело отстраняет сосуд. Удары кулаков сыплются градом, на мостовой вина оказывается больше, чем в самом жбане. У кого нет широких плеч и кто не попал в