— Почему ты называешь себя мусульманином? Ты не посещаешь мечеть, ты не блюдешь пост в Рамадан… Да, на ужины ты ходишь, но ведь ты и целый день ешь! А в детстве ты учился в католической школе.
— Я родился мусульманином, — ответил он.
— Но ты же не родился религиозным, — настаивала я.
— Да, но я родился в религиозной культуре, — парировал он.
Я заметила, что Рами практиковал наиболее красивые постулаты ислама. Он оценивал себя в соответствии со своим гостеприимством и щедростью по отношению к другим — в особенности к беднякам. Он тратил значительную часть своего времени, трудясь волонтером в бесплатной столовой для бездомных, а если на него находило вдохновение, то превращал в такую столовую и собственный дом.
Как-то раз он собрал команду домашних слуг и садовников, которые работали в его домах, закатил им пир на весь мир и сам сервировал стол в своей столовой. Они были потрясены.
Я очень ценила его умение получать искреннее удовольствие от дарения подарков другим, и неважно, что было тому причиной — его религия или личность; я предпочитала сосредоточиться на этой добродетели, нежели на каких-то там различиях.
В общем, я следовала своему обычному шаблону — идеализировала любовь и обрядила ее в эффектное платьице, не желая обращать внимание ни на какие несовершенства под этой глянцевой поверхностью. Я не хотела, чтобы что-то неприглядное помешало моим грезам. Может быть, различия между нами и существовали, но мне казалось, что они не имеют значения…
…До того момента, пока он через четыре месяца после начала нашего романа не пригласил меня в поездку в Марокко, куда собирался со своими друзьями.
В тускло освещенном и битком набитом марракешском ресторане звуки «живых» барабанов и звякающих цимбал наполняли воздух, а мимо проплывали, соблазнительно покачивая бедрами, исполнительницы танца живота. Рами привел меня в заведение, где он и его друзья, американские бизнесмены арабского происхождения — у некоторых были дома в этих местах, — частенько устраивали вечеринки. Мы уселись за стол, собираясь знатно попировать кускусом, — и, к моему удивлению, к нам присоединился целый цветник девушек, самой младшей из которых было не больше тринадцати, а самой старшей — семнадцати лет.
Я мгновенно почувствовала себя не в своей тарелке — и это еще слабо сказано. Это что же — секс-туризм в действии?! Я не могла не понимать, что каждый из мужчин выберет себе на вечер одну из девушек.
Я принялась изучать их. Они выглядели юными — и при этом преждевременно состарившимися. Одна была похожа на оборванного уличного ребенка, голодного и настороженного, глаза ее так и стреляли по сторонам. Она скорчилась над своей порцией в какой-то первобытной позе, загребая кускус ладошками и периодически оглядываясь через плечо.
