— И грамоте? — быстро спросил Андрей с невольною ревностью.
— Нет, — отвечала она спокойно, — я не думаю, что он захотел бы грамоте. Он слишком был воин…
И Андрей после думал, как можно быть воином «слишком»? Отец его не ведал ничего превыше воинской доблести. Но вот Ефросиния полагает, что слишком много воинской доблести — это дурно… Но ведь она женщина. Она не может судить о добродетелях воина… Это если отшельник, монах, тогда — добродетели подвижничества. А если мирянин, разве можно быть выше воина?
Лев и Анка ревновали его к этим урочным книжным часам, проводимым в покое молодой вдовы.
Лев почасту стал ворчать и говорил Андрею учительно, что воинским искусствам и владению конем предаваться следует всею душой, а он в питомце своем, в Андрее, уж не видит прежнего усердия. Но Андрею вовсе так не казалось. Он полагал, что усерден по-прежнему, и только удивлялся, как узок был прежде его мир и как расширен этот мир ныне страницами книжными…
Анка свое имела на уме. Ей думалось, что книжное учение иссушит ее драгоценного питомца. Для нее подобные занятия были разновидностью подвижничества. Монахи пишут и читают, и это — как ограничение себя в пище. И молодая вдовая княгиня Ефросиния, что прельстила Андрейку делом книжным, вон она какая худая, не в теле… И с особенной заботой Анка потчевала своего питомца в столовом покое, следила, чтобы все доедал; и в спальном покойчике оставляла на ночь кушанье — вдруг проголодается ночью Андрей…
И оба они, и Анка и Лев, полагали о чтении и писании, что это грех…
Кто знает, как удивились бы и возмутились эти самые близкие Андрейке люди, узнай они о том, как далеко продвинулся он в учении книжном. Теперь жития святых читал он по-гречески — житие святого Синеона Эмесского и житие Андрея Константинопольского, житие святой Анастасии, разрешительницы уз, и житие святых сестер Киры и Марины. И любимое свое житие греческое — Алексея Человека Божия. А «Девгениево деяние» — сказочную историю византийского богатыря Василиса Дигениса Акрита прочел Андрей сначала в переводе на славянский, а затем уж — по-гречески, как была написана эта история изначально. И поделился с Ефросинией, что ведь это трудно: перекладывать с одного языка на другой.
А когда Ефросиния дала ему греческие книги ученых язычников — Аристотеля и Платона — и сказала, что эти языческие сочинения читают и монахи, вот когда прочел, и многое переменилось в его сознании, и мир его еще расширился…
