Они приехали в деревянный дом, где им отвели комнату, а дружинникам дали место в дворовой пристройке. Служили слуги-мужчины, женщин не было. На ужин подали очень вкусное пшено с кусочками обжаренной баранины.
— Сарацинское пшено[2],— сказал Александр Андрею, — слыхал я о сарацинском пшене. Вкусно?..
Ему было приятно смотреть, с каким удовольствием ест проголодавшийся Андрей, он и сам ел с удовольствием.
Гостеприимный хозяин назвал свое имя — Рашид ад-Дин, и пояснил, что он придворный летописец и человек правой веры. Андрей вспомнил, как говорил с отцом о православии и католичестве; но сейчас было ясно, что в этом мире, в этом новом для Андрея мире, нет вопросов правой и неправой веры, а лишь один-единственный вопрос — преданности хану и державе хана…
Оказалось, что хан не посылал к ним своего летописателя; тот сам решил познакомиться с русскими гостями. Прожили у него несколько дней, он расспрашивал о жизни в русских землях — как одеваются, что едят, как женятся и погребают умерших — все это для своей летописи. От хана не было никаких вестей или распоряжений, но у ворот поставлен был от хана караул. Летописец объяснил уклончиво, что не следует таким почетным гостям выходить и выезжать в город без особого охранного сопровождения, но достойное русских гостей сопровождение еще не набрано. В сущности, получалось, что они живут почти как заложники.
— Но не страшно — занятно, — сказал Андрей Александру. Брат отговорился незначащими какими-то словами. Андрею сделалось неловко. Эта поездка сблизила его с братом, он уже привык говорить с Александром искренне и откровенно, но теперь снова почувствовал свою искренность и откровенность свою вовсе ненужными, обидно для него неумными.
Андрей приуныл. Но гостеприимный хозяин сам предложил обучать его языку, и это заняло Андрея…
Миновало еще несколько дней, и их позвали к хану. Дворец был из камня. Они прибыли верхами, но пришлось спешиться и проходить между рядами молчаливых и парадно одетых воинов в кольчугах и шлемах. Андрей заметил, что эти воины гораздо выше ростом тех ордынцев, каких ему приходилось до сих пор видеть.
Пришлось идти одним, дружинников не пустили с ними. Андрей подумал, что это можно уже счесть за обращение высокомерное и дурное. Следовало бы воспротивиться, показать гордость. Но он был как бы при Александре и как будто не имел права сам принимать решения…
Их провели во внутренний двор, где поставлена была войлочная палатка, даже и не такая большая. У выхода во двор два воина велели им оставить оружие.
