Андрей и сам еще не знал ничего. Но чувствовал, отец что-то решает о нем, что-то скажет ему. И по-прежнему отец нередко звал его к себе для задушевных вечерних бесед. Но теперь князь не столько отдыхал душою в разговорах с любимым сыном, сколько приглядывался к мальчику, обдумывая решение его судьбы.
Феодосия знала, сейчас Ярослав доверяет ей во всем; и только в том, что касается Андрея, князь не доверяет ей, и она понимает и принимает его недоверие. Но мальчик рос; и вот начал расширяться круг действий и событий, имеющих или могущих в самом близком будущем иметь отношение к нему. И недоверие князя к венчанной жене тоже росло, наползало на все новые и новые области жизненные, ложилось тяжело на ее душу, обыкновенную женскую душу, в которой материнская звериная любовь к своим детенышам сплеталась с этим неистовым желанием властвовать над мужчиной, иметь его при себе. Жизнь княгини, невозможная, немыслимая без Ярослава-Феодора, ее венчанного супруга, шла к концу. Феодосия теряла силы, острым игольчатым колотьем схватывало сердце. Ее сердце!.. А его сердце?.. Она уставала бороться с его сердцем, за его сердце…
Казалось, нельзя было ничего узнать, князь не доверялся еще никому. Еще никто не ведал его мыслей о любимце сыне. Но княгиня, изнуряемая нутряной сердечной болью, распаленная изострившимся до крайности чутьем, вдруг поняла! Что выдало его? Случайная яркая обмолвка? Неосторожно оброненное слово? Но она поняла. И теперь оставалось два исхода: первый (и верный, она знала) — тотчас сбираться и ехать к сыну старшему (Александр снова примирился с новгородцами; Бог ведает, надолго ли!); но был и другой исход: решиться на откровенный разговор с мужем. И она отчетливо понимала, что тот, другой исход не может привести ни к чему, кроме отчаянной трагической размолвки ее с мужем… Размолвки? Нет! Не размолвка — страшный разрыв по-живому… И не надо этого. Надо просто, пока Ярослав не догадался о ее догадках, ехать к сыну. Ярославу ведь известно, как она любит своего первенца; не меньше, чем Ярослав — Андрея!.. Она и прежде бывала у сына в Переяславле, глядела на его семейную жизнь, досадовала на простоватую невестку — такая ли жена венчанная надобна ее орлу молодому!.. И сейчас поехать — все рассказать Александру; он надумает, что нужно делать!.. И женское растравляло душу: вот он, Ярослав! Александру — клушу полоцкую, а своему Андрейке… приблудышу, мордве неумытой!.. Она знала, что несправедлива, и распаляла, растравляла себя нарочно…
