— С дочками у вас вообще интересная история, — вдруг заулыбался Сергей Сергеевич. — Кто у вас старшая, не напомните?
Фидель заметно покраснел, потом потер шею. Было странно видеть его смущенным, он точно пытался что-то вспомнить, что-то, что он должен был знать наверняка, но или память подводила его, или Вселенная сыграла с ним злую шутку и вместо дочки, его родной, старшей дочери, подсунула ему вырезку из глянцевого журнала.
— А я вам помогу, — продолжал профессор, как бы не замечая трудностей с припоминанием реальности у собеседника. — Вашу старшую дочь зовут Дарья, и она сейчас на кухне моет посуду.
ФИДЕЛЬ:
Я сидел в кресле с продавленной подушкой и пытался вправить на место челюсть. Профессор совершенно очевидно тронулся головой, и я раздумывал не пора ли уже вызывать санитаров. Иван, думаю, полностью со мной солидаризировался, судя по выражению его лица. Я прекрасно помнил своих дочек, о чем тут можно было говорить, я ведь сам отвел старшую в первый класс в тот сентябрьский денек, как на заказ солнечный и… Тут моя мысль запнулась. Денек был солнечный — это я помнил отчетливо, — была торжественная линейка, да, директор школы сказала речь. Сказала или сказал? Много детей в школьной форме вокруг вперемежку с родителями, потом дети отделяются и строятся по классам. Потом идут в классы на первый в своей жизни урок. Я фотографирую свою дочь, ее первых одноклассников.
И я ловлю себя на мысли, что не помню, как зовут мою старшую, не помню, где это все происходило, была ли у меня жена или я вдовец, или в разводе, я не помню был ли директор школы мужчиной или женщиной, в каком именно месте Москвы пошла в школу моя дочь, и было ли это в Москве или в другом каком месте. Собственно, я вообще не помнил ничего конкретного. И мне стало страшно.
Мне стало страшно, потому что внезапно в моем уме кристаллизовалась картинка — кто-то липкий и скользкий сидит в темноте и тянет свои выросты-псевдоподы, как у амебы, в мое прошлое, в мою жизнь, в жизнь моей семьи и близких, и стирает один день за другим, час за часом, минута за минутой. Это существо проникло в меня, в мою голову, но ему этого мало, он уничтожает торжественные линейки на первое сентября, радостные улыбки детей, первый раз идущих в школу в новенькой школьной форме, с букетами цветов и ранцами, в которых лежат еще не прочитанные ими книжки. Он лишает нас всех ощущения сопричастности к своей жизни, вкуса и запаха, и цвета прошлого, каково бы оно ни было, с болью и скукой, и наслаждением. Это существо, или сущность, ползает в интимной части моего существования и, само оставаясь невидимой тварью, спрятавшейся в темной глубине незнания, разглядывает дорогие мне вещи, копается даже не в моем подсознании, но в глубинах моей памяти, в той сопричастности, где я через любовь и расположение нахожу общий язык с моими родными. И вот уже я забыл, но не головой, потому что это немыслимо, а своим нутром, физически, свою старшую дочь, а она по тем же самым причинам не помнит меня, ее отца.
