Иван сидел в камере полицейского участка. Здесь было три глухих стены, покрашенных зеленой комковатой краской, а вместо четвертой была решетка от пола до потолка. Мебели не было никакой, если не называть мебелью дощатый помост в виде подиума на, примерно, треть площади камеры. На этом помосте можно было сидеть, а можно было и спать, подложив ладонь под голову. Спать на досках — это было так по-конфуциански, что Иван даже попытался подремать, но, естественно, не смог. События вчерашнего вечера и нынешнего утра не давали ему ни покоя, ни избавления от ощущения безграничного абсурда. Он просто не мог быть здесь! И не потому, что он не чувствовал за собой никакой вины — он не такой уж наивный мальчик, чтобы не знать, что по законам Москва-Сити виновен любой и каждый всегда и везде, — нет, вину он чувствовал ежедневно и повсеместно, но просто потому, что обвинение в проникновении в жилище, нападении и изнасиловании, особо изощренным способом и многократно, любимой девушки, которую он готов носить на руках, сдувать пылинки и возводить на пьедестал — и что бы там еще делали влюбленные по уши дурачки? — это обвинение было полной бессмыслицей.
Бессмысленным ему виделось и поведение Даши. Ее тоже привезли в отделение, хотя, естественно, и отдельно от него — он ехал в автозаке в наручниках. Полицейские вели себя с ним жестко, но достаточно корректно, как видно, обвинение его в изнасиловании их не слишком-то впечатлило, но и мешкать с выполнением их указаний они не давали.
Когда его вели в камеру для задержанных, в открытой двери одного из кабинетов — комнаты для допросов? — он увидел мельком Дашу. Она сидела за столом и что-то писала. Спутанные волосы лезли ей на лоб, но она будто не замечала этого. Взгляд ее был рассеян и будто обращен в себя, как показалось Ивану. Ивану показалось, что Дашу гложет глубоко запрятанное внутри беспокойство, но, естественно, он мог ошибаться.
Он сидел в камере уже пару часов в полном одиночестве, мимо проходили сотрудники полиции в бронежилетах и с автоматами, секретарши или кто-то по виду типичные секретарши. Никто не обращал на него никакого внимания. Это было понятно Ивану — вряд ли дровосек станет разглядывать каждое полено. Но тут вдруг к решетке его камеры торопливым шагом подошел офицер полиции, судя по погонам довольно важная здесь шишка, и как-то неуверенно сказал ему:
— Вам тут звонят…
